Еще раз о любви
Любовный роман.
Часть 9.
Официантка пожала
плечами, «не знаю», мол, и с милой улыбкой отошла к соседнему столику, откуда
ее рьяно зазывал мужчина кавказской национальности в обществе с пышногрудой
блондинкой.
- Наемся
мороженного, заболею ангиной, буду лежать несчастный и тяжело больной. Может,
тогда она меня пожалеет. Пожалеет, приласкает. Приласкает, приголубит.
Приголубит, глядишь, и полюбит наконец, - уговаривал он себя, с отвращением
впихивая в себя очередную ложку коричневой гадости.
…Дома от ужина он отказался. Его немного мутило и подташнивало
от съеденных трех порций мороженного. Он выслушал доклад Веры Артемьевны о
прошедшем дне и, сославшись на легкое недомогание и боль в горле, пошел в свою
спальню.
-
Может, Глеба Васильевича пригласить? – озаботилась Вера Артемьевна,
выходя следом за ним из кабинета.
-
Нет, не надо. Просто отлежусь.
Он полулежал в кресле,
просматривая под светом торшера бумаги, когда в его дверь кто-то тихо
поцарапался.
-
Кто там?
-
Это я, Света. Можно войти?
Еще бы нельзя!
-
Можно. Войди, Света, - а сам еле сдержал радостное волнение, что
мгновенно поднялось в груди.
Вошла несмело. Стоит у
двери, смотрит на него.
-
Проходи, раз вошла. Чего как чужая. Что у тебя? Выкладывай.
-
Вера Артемьевна сказала, что вы нездоровы. Простудились, да? –
спросила, подходя ближе к его креслу.
-
Похоже, ангина начинается. Кстати, ты ведь у нас спец по этому
заболеванию. Если не ошибаюсь, месяца два назад гнойную ангину пережила?
-
Не ошибаетесь, - улыбнулась стеснительно, - было дело. Так вот, как
крупный специалист по ангине, официально заявляю, что вам, во-первых,
необходимо наблюдение врача и лучше, если это произойдет, пока болезнь не взяла
вас в оборот. Во-вторых, надо полоскать горло как можно чаще. Можно содовым
раствором, можно солевым или йодным, или отваром ромашки. Хорошо бы поделать ингаляции.
Полезно вам и частое теплое питье – клюквенный морс, молоко, да хотя бы чай. А
температура у вас есть?
-
Нет, вроде. Не знаю, - пожал плечами.
-
Это не ответ, Вячеслав Вадимович. Что значит: не знаю? Надо узнать. Я
сейчас вам градусник принесу.
-
Да ну его к черту, твой градусник. И нет у меня никакой температуры.
Имеет право человек раз в году повалять дурака под видом недомогания? Если
честно, я здоров как бык. Просто захотелось немного пофилонить. И чтобы
кто-нибудь пожалел и поохал надо мной.
Света в нерешительности
стояла перед ним. Потом вдруг приблизилась, наклонилась и поцеловала его в лоб.
Он онемел от изумления.
-
Да, действительно, у вас нет температуры, - с деловым видом
констатировала она, как ни в чем не бывало. Так это она у него температуру так
проверяла. Вон оно что! А он то… Размечтался.
-
Ладно. Раз так, не буду вам мешать болеть, - и она повернулась, чтобы
уйти.
-
Подожди, - поймал он ее за руку, - куда ты торопишься? Посиди со мной.
Давай поговорим?
-
Ну, давайте, поговорим. А о чем?
-
Садись сюда, - придвинул он к своему креслу низенький пуфик, стоящий
рядом. Она села. Смотрела на него снизу вверх.
Он молча смотрел на нее
сверху вниз. Пауза затягивалась.
- Как там поживает твоя
сестра и племянники в своем Ленинске?
- Да, ничего. Нормально
поживают. Я на днях на почту на переговоры с ней ходила. Сюда она звонить
стесняется. Десять минут разговаривали. И с мальчишками поговорила. Они такие
смешные. Валера, это старший Валин сын, меня спрашивает: «А в Москве обезьянки
есть?». И попросил прислать ему индейскую маску и лук со стрелами. В его
представлении Москва – это некая экзотическая заморская страна, полная разных
чудесных и удивительных штучек.
- Соскучилась по ним?
- Очень. Я ведь их с апреля
месяца не видела.
- А ты поезжай к ним в
гости. Я тебя отпускаю на две недели. Тебе хватит двух недель?
- Ой, что вы! Мне бы хоть на
два дня к ним съездить и то хорошо. Значит, можно?
- Можно. Почему нет? Ты ведь
не в заключение здесь, да и работы срочной сейчас нет.
Света замолчала. В
задумчивости, наклонившись, обводила указательным пальцем узор на паласе –
ромбики и кружочки. Волосы рассыпались, закрыли ее лицо. Что-то она давно не
собирала их резинкой в хвостик. Взрослеет, что ли?
- Света, - заговорил он
снова, - я в курсе того, что к тебе в последнее время проявляет пристальное
внимание мой друг и товарищ по бизнесу Андрей Николаевич Минин. Хотелось бы
знать, какого рода отношения между вами? Надеюсь, ты не сочтешь мой вопрос
бестактным. Я считаю, что как твой работодатель я имею право знать это.
-
Да, конечно, имеете, - кивнула Света, поднимая лицо и отводя взгляд в
сторону, - только никаких особых отношений вовсе нет. Ну, мы в кино были
несколько раз, в кафе ходили и в ресторан, гуляли, катались по городу. И все. С
ним интересно. Он так много знает, просто ходячая энциклопедия. Андрей Николаевич много ездил по миру и очень
интересно, своеобразно и красочно рассказывает о своих поездках. С юмором у
него все в порядке, анекдоты и прибаутки из него сыпятся, как из рога изобилия.
-
Понятно. Тебе с ним весело и интересно. Только хотелось бы тебя
предупредить, что он уже взрослый мужчина. На девушек он смотрит не только как
на приятных собеседниц. Ты должна понимать, что…
-
Я понимаю, - торопливо перебила его Света, - я, честное слово, все
понимаю. Мы с Андреем Николаевичем буквально вчера обо всем поговорили
откровенно. Он признался, что я ему нравлюсь, а я сказала, что тоже ему
симпатизирую. Но влюблена я в другого. В общем, мы решили, что просто останемся
друзьями. Я пойду, ладно? Если вам что-нибудь понадобится, позвоните.
Она выскользнула из комнаты, оставив его в раздумье
и растерянности. «…Но влюблена я в другого». Как это понимать? Кто этот другой?
Час от часу не легче, ей богу!
А Света, закрывшись в своей комнате, плюхнулась на
кровать, зарылась в подушки. Это же надо быть такой дурочкой, чтобы так
безнадежно, так отчаянно и так глупо
влюбиться в собственного хозяина. Кто он, и кто она. Между ними пропасть. К
тому же, в его глазах она недалекая, глупая девчонка. И примитивная как… как
валенок. Ему, конечно же, нравятся женщины эффектные, аристократические,
утонченные и изысканные. Женщины его круга, к которым ей никогда не
принадлежать. И она дала волю давно копившимся слезам отчаяния.
Вернувшись
несколькими днями спустя поздно вечером после очередного трудового дня, он
неожиданно встретил в холле Свету. Похоже, она ждала его.
-
Добрый вечер, Вячеслав Вадимыч. Мне надо поговорить с
вами. Это очень срочно.
-
Пройдем в мой кабинет.
Они вошли в кабинет.
-
Садись и выкладывай свое дело.
Она села в кресло напротив него. Уставила
сосредоточенный взгляд в темное окно. Он терпеливо ждал, глядя в ее невозможно
родное лицо. Как он соскучился по ней! Не выразить словами его тоску и боль.
Наконец, она перевела свой взгляд на него и, глядя
прямо в его глаза, отчетливо произнесла:
- Вячеслав Вадимович, не так давно вы мне предлагали
деньги за то, чтобы я вступила с вами в интимные отношения. Я подумала… Я
согласна, если вы еще не передумали. Хоть сейчас. Но деньги мне нужны будут уже
завтра.
-
Что случилось?
-
Мне очень нужны деньги. Много.
-
Я это понял. Зачем?
-
Какая вам разница? Просто надо и все.
-
Ну, хорошо. Сколько тебе надо?
-
Восемь тысяч долларов.
Он встал, подошел к сейфу, набрал код, открыл его.
Отсчитал от пачки и положил перед ней стопку зеленых купюр.
-
Здесь ровно восемь тысяч. Возьми.
Она неловко взяла их, спросила, помедлив:
-
Мне к вам …сегодня прийти?
-
Не надо ко мне приходить. Ни сегодня, ни завтра. Я
милостыню любовью у девушек не беру. А деньги… Что-то случилось с твоей сестрой
или с ее детьми, ведь так?
-
Да. Младшему Валиному сыну Степе требуется срочная
операция на сердце. Как недавно выяснилось, у него оказался врожденный порог
сердца. Это только сейчас врачи определили, после неожиданного сердечного
приступа. Операции делают и бесплатно в Нижнем Новгороде, но там очередь. А дело
срочное.
-
Деньги я даю не тебе, а твоей сестре и ее сыну.
Спокойной ночи.
-
Спасибо вам, Вячеслав Вадимович. Вы хороший человек.
Вы… Я этого никогда не забуду. Спокойной ночи.
…Когда он лежа в постели уже засыпал, в темноте кто-то тихо
шепнул ему в ухо: «Ну, ты и дурак. Сама принесла себя на блюдечке с голубой
каемочкой, а ты…». Он улыбнулся в темноту и сказал вслух: «Конечно дурак.
Кретин. Причем, полнейший». Повернулся на правый бок, свернулся калачиком, как
любил делать в детстве, и крепко заснул.
Третий день как ему все не в радость,
все валится из рук. Она уехала, улетела в свой Ленинск. Повезла деньги на
операцию. Вчера звонила уже из Нижнего Новгорода, из кардиологической клиники.
Степке проводят обследование, берут анализы. Примерно через неделю обещали
прооперировать. Валя тоже в клинике, но завтра уедет домой, за Валеркой пока
присматривают соседи, но надолго его одного не оставишь. Со Степкой все
дооперационное и послеоперационное время будет находиться Света. Еще раз
благодарила его за деньги. Он недослушал, прервал: Степка вырастет, сам спасибо
скажет, если посчитает нужным. В конце разговора потребовал в категоричной
форме, чтобы она держала его в курсе событий, и если возникнет необходимость,
немедленно обращалась к нему за помощью. Все, что в его силах, он сделает.
И опять затосковал. Он и раньше видел
ее не часто и не подолгу, но всегда знал, что в любой момент может ее увидеть и
услышать. А сейчас ее нет в доме, нет вообще, в Москве, и, значит, увидеть ее
он сможет не скоро. Хотя, почему нет, собственно говоря? Нижний Новгород – не
край света, доехать до него из Москвы даже своим ходом – пара пустяков. Вот
переделает все срочные дела и поедет.
Поехать получилось только через неделю. Он весь
извелся, издергался. Но когда, наконец, приехал и, преодолев препоны в виде
толстой тетки в белом халате, грудью вставшей перед незнакомцем, желающим
незаконно проникнуть на территорию клиники, с радостным нетерпением вошел в
палату в накинутом сверху белом халате, который услужливо накинула та же тетка
в обмен на хрустящую купюру, встретился с ее глазами, вспыхнувшими ответной
радостью, его восторгу не было предела.
- Как тут наш герой?
- Его вчера прооперировали. Он сейчас в
реанимации. К нему никого не пускают. Но хирург сказал, что все в порядке:
операция прошла успешно и первые послеоперационные сутки, самые тяжелые,
показали, что организм успешно справляется со стрессом. А мне пока разрешили
поухаживать за другими детишками, что лежат в этой палате. Многих привезли
издалека, родители не в состоянии находиться постоянно с ними рядом.
Вячеслав Вадимович огляделся. Палата
шестиместная, пять коек из них заняты мальчишками 7-15 лет, шестая, Степкина,
пока пустует.
- Как дела, орлы?! Чего кислые такие?
- Скучно, - ответил мальчишка постарше
остальных, - попробуйте полежать здесь месяца два, тогда сами поймете. Читать
неохота, надоело, а больше делать нечего.
Вячеслав Вадимович со Светой вышли в
коридор. Он с нежностью посмотрел в ее бледное осунувшееся лицо с синими
кругами под глазами.
- Как ты? У тебя усталый вид. Похоже,
намучилась тут, испереживалась.
- Я не спала сутки. Так переволновалась
вчера за Степку, пока шла операция, что потом никак не могла уснуть. Просидела
всю ночь здесь, в коридоре, чтобы не мешать мальчишкам спать. Жалко их, совсем
дети и уже столько довелось пережить за свои короткие жизни. Им здесь
действительно очень скучно, ждут - не дождутся, когда их домой отпустят. А
ждать надо долго. Они все уже
прооперированы, но еще несколько недель идет адаптационный период. Тут насмотришься
такого, что сердце кровью обольется.
- То, что скучно, это ерунда. Это мы
мигом поправим. Где тут заведующий отделением? Проводи меня к нему.
К вечеру палата преобразилась. Степкину
пустующую кровать убрали, а ее место занял новенький цветной телевизор. На
окнах вместо застиранных тряпок полувековой давности, обозначающих занавески,
появились шикарные шторы. На подоконниках – цветы в красивых глиняных кашпо.
Всем мальчишкам были вручены тетрисы, тамагочи и еще целая куча разнообразных
электронных игрушек. В коридоре вдоль стены были установлены в ряд шесть
компьютеров с целым набором дисков с играми к ним. Мигом мальчишками был
составлен график почасовой игры по палатам, чтобы никому не было обидно. В обед
всем ребятам на десерт дали фрукты, конфеты и пироженное. Для Степки была
подготовлена отдельная комфортабельная палата с телевизором и телефоном, в
которой поставили только две кровати – для самого Степки и для его тети. Сам
заведующий отделением лично проверил все ли в палате хорошо устроено. Кто же
мог предположить, что у мальчишки муж тети
входит в число самых богатейших людей России, да к тому же еще и щедрый
благотворитель. На счет клиники по его распоряжению в тот же день было
перечислено столько денег, что хватит и на новое импортное оборудование, и на
закупку медикаментов и на микроавтобус, о котором так грезило руководство.
Вечером, когда страсти немного
улеглись, возбужденные ребята, наконец, угомонились, разошлись по своим
палатам, и в коридоре наступила тишина, Вячеслав Вадимович сидел на кровати и
смотрел на Свету, которая спала на другой кровати. Пусть спит, она совершенно
измучилась. А он полюбуется на нее. На самую лучшую, самую прекрасную девушку
на свете. Он смотрел долго, очень долго. Он потерял счет времени. Оно перестало
существовать. Все в мире перестало иметь значение, кроме нее, спящей сейчас на
кровати. Вдруг, веки ее дрогнули, она открыла глаза, и они встретились с его
глазами. Они долго, не отрываясь, смотрели друг на друга.
- Иди ко мне, - тихо сказала она.
- Света, что ты такое говоришь, - прошептал он,
задохнувшись, - подумай…
- Иди ко мне, - повторила она, закрывая
глаза…
Для него началась совсем другая жизнь.
Внешне все было то же самое. Но в действительности… В действительно в его
теперешней жизни все совершенно изменилось. Все стало абсолютно иным. Вернее,
изменился он сам и, следовательно, мир вокруг него. Если раньше мир был
трехмерным, то теперь он стал четырех-, пяти-, шести-, семимерным. Как
взрослый, трезвомыслящий человек он, конечно, понимал, что причина его
качественно иного восприятия мира – его влюбленность, которая открыла глаза на
многие вещи, другие заставила увидеть по-другому. Она осветила весь мир,
озарила его, сделала краски яркими,
людей красивыми, его терпеливым, снисходительным и великодушным. Это
было как в детстве: деревья – большие, день – бесконечно длинный, мелкие детали
– важные, все люди – умные и добрые, а ты
– центр огромной вселенной, которая существует, пока существуешь ты сам.
Он открыл в себе неожиданное качество: он, оказывается, очень умелый
притворщик. Да-да. Он так умело притворялся на людях, что почти никто не
заметил перемены в нем. Подчиненные по-прежнему трепетали перед ним, не
понимая, что он теперь любит их всех, как родных детей. Андрей и Василий
обсуждали с ним новые проекты, и он поддакивал и даже вносил иногда очень
дельные уточнения, и они не заподозрили, что для него эти самые дела отошли
далеко на задний план, уступив место самому главному, самому важному в его
теперешней жизни – его любви. Он стал как двуликий Янус – в нем прекрасно
уживались и трезвомыслящий практик с элементами скептика, и величайший
романтик. Вера Артемьевна каждый вечер почтительно докладывала состояние дел и
давала полный отчет за каждую истраченную сотню, а он, слыша ее и даже планируя
вслух, что еще необходимо сделать, думал в это время о ней, о Свете, о том, что
она делает сейчас, о чем думает, мечтает, чего хочет. Иногда он смотрел на них
на всех и жалел их. Ему было искренне жаль людей за их убогость, за слепоту, за
то, что они не видят самого главного – этого удивительного огромного мира, не
чувствует того, что чувствует он. А он чувствовал так много, так сильно, что
иной раз ему хотелось то плакать, то смеяться от переполнявших его чувств.
Конечно, такое не могло продолжаться бесконечно, он понимал это и тем более
ценил и старался как можно лучше заполнить, запечатлеть в душе это удивительное
состояние. Несколько раз на дню, когда он был совсем один, и никто не мог его
подслушать, он звонил ей на мобильный телефон, который подарил ей перед
отъездом в Москву. Это были очень странные разговоры, состоящие сплошь из
междометий, недосказанных фраз, отдельных слов, и если бы кто-то их подслушал,
то остался бы в полном недоумении. Но они прекрасно понимали то, что говорили
друг другу, потому что разговаривали не их языки, а их души, настроенные на
одну волну. Он приезжал в Нижний Новгород еще дважды и, не заходя в больницу,
назначал ей свидания в гостинице. И она прибегала, ненадолго, не больше, чем на
час, боясь оставить Степку надолго одного. Но этот часа было им достаточно,
чтобы увидеть друг друга, соприкоснуться душами, сердцами, телами и потом жить
до следующей встречи этим воспоминанием. Время тоже приобрело другие качества.
С одной стороны, оно летело мгновенно, и этот час был короче одной секунды. С
другой стороны, этот час становился таким огромным, таким значимым и емким, что
целый год и даже век в сравнении с ним был ничем. Мир раздвоился, перевернулся,
вывернулся наизнанку, и в то же самое время, он никогда не был так гармоничен,
так прекрасен, так ясен и так непостижим.
А потом она вернулась в его дом. И опять никто ничего
не заметил. Как опытные заговорщики при встречах, они просто здоровались друг с
другом, зато на свиданиях вне дома они кидались друг к другу так, как будто и
не виделись всего лишь час назад. Это была волшебная, чудесная жизнь, похожая
на бесконечный новогодний праздник.
Они встречались в небольшой
однокомнатной квартире, которую он купил три года назад для деловых и не только
деловых встреч. Квартира находилась в удобном районе, недалеко от его фирмы,
рядом с метро. Встречались или в ее выходной, или когда ее в город по делам
направляла Вера Аркадьевна. Вот и сегодня так удачно совпало, что и он смог
вырваться, и она сумела прийти.
Они лежали в обнимку, уставшие и умиротворенные и не
было сейчас во всем мире людей, счастливее их. Он любовался на нее в сумерках
зимнего дня, обнимал, гладил ее плечи, нежность и счастье переполняли его.
Света, казалось, плавилась и таяла в его объятиях – была у нее такая чарующая, сводящая
его с ума, особенность.
- Какое время года ты любишь больше всего? – спросил
он, касаясь губами ее виска, - Я так мало знаю о тебе, хотя и кажется, что мы
знакомы сто лет.
- Не
больше двадцати, - улыбнулась ему она, сияя глазами, - Мне только двадцать. А
люблю я больше всего раннюю весну. Когда снег еще местами лежит, но уже
осевший, мокрый, грязный. А небо такое пронзительно синее, и воздух прозрачный
и как будто звенит. Местами проталины появляются, а на них первые желтые
цветочки. Так красиво – среди снега желтые первоцветы! Сорвешь тополиную почку,
разомнешь ее пальцами и такой смоляной сильный запах. Запах весны. А впереди
буйство цветения и долгое-долгое лето. И так на душе празднично и счастливо!
Еще осень люблю. Золотую осень, когда листья под ногами шуршат. Зимой тоже
хорошо. Снег падает хлопьями, искрится вечером в свете фонарей. Деревья
красивые стоят, сказочные. Про лето я уже и не говорю. Лето любят все!
- Я
понял, - улыбнулся он, - ты все времена года любишь. А какое время суток тебе
нравится?
-
Время суток?.. Пожалуй, рассвет. Или даже время перед самым рассветом. В это
время кажется, что все замирает. Все затаилось, словно ждет чего-то. Ждет, ждет
и, вот оно – начинается. Чуть сереет небо, тут же на глазах начинает розоветь.
Все больше, больше и, наконец, появляется краешек солнца. И все сразу
преображается, все приобретает краски, птицы начинают петь. Просто волшебство
какое-то! А знаешь, у китайцев есть поговорка: «Ночь особенно черна перед
рассветом». То есть, не надо отчаиваться, после черной полосы обязательно
наступит светлая и она уже совсем близка. Но, что интересно, я заметила, что
ночь действительно в буквальном смысле особенно черна перед рассветом.
|