Служебный роман (часть 3)

Квартира у Леонида Ивановича оказалась однокомнатная, малогабаритная, но удивительно опрятная и уютная. Все здесь было обставлено со вкусом, все было продумано до мелочей. Роза не ожидала такого от холостяка.         

         - Сейчас пристроим эту коробку, и будем ужинать, - предупредил свою гостью хозяин. И предупреждая ее возражения, добавил, - Кефир есть. И жирный, и маложирный, и обезжиренный. Так что вам от ужина не отвертеться, дорогая Роза Дмитриевна.

         Ужинали разогретыми котлетами с макаронами, щедро посыпанными тертым сыром. Он действительно выставил на стол три пакета кефира на любой вкус – жирный, маложирный и обезжиренный. «Не предполагал, что у меня сегодня будет такая почетная гостья. Заготовил бы царский ужин», - сокрушался Леонид Иванович. «Куда уж царскее», - ворчала для вида Роза, уминая еще одну котлету, подброшенную щедрой рукой Леонид Ивановича, увидевшего как лихо она расправилась с первой. Чтобы не обидеть хозяина выпила стакан кефира.

         - Вот спасибо. Накормили, напоили. Теперь можно и домой, - Роза стала собирать со стола грязную посуду, чтобы помыть ее и хоть этим отблагодарить хозяина дома.

         - Чего удумали! – отобрал он у нее тарелки, - Лучше пойдемте, я похвалюсь перед вами своим хобби.

         - Похвалитесь.

         Они прошли в зал. Леонид Иванович посадил гостью на диван, а сам достал из тумбочки, что стояла под телевизором, два больших фотоальбома.

         - Вот! Моя гордость. Признаюсь, что эти альбомы я очень редко кому показываю. Это как тайник моей души. Равнодушному, черствому или далекому от меня человеку никогда не предложу вниманию, - Леонид Иванович положил ей на колени альбомы и вышел на кухню.

         Роза открыла первую страницу первого альбома. На нее с фотографии глянула девочка лет пяти в сарафанчике в горошек. Смешная челка, на курносом носу яркие редкие веснушки, в руках одуванчик как маленькое солнце, а в огромных незабудковых глазах отразился целый мир. На другой фотографии кошка, сидящая между горшков герани на подоконнике квартиры на первом этаже. Кошка большая, бело-черная, уже явно немолодая. Смотрит через стекло на торопливо снующих мимо людей и в ее умудренном взгляде явно читается: «И чего бегут? Чего суетятся? Чего надо? Жизнь – штука простая, а вы все какой-то смысл ищите, все призрачную жар-птицу за хвост норовите поймать. А нет ее вовсе, жар-птицы этой. Вот наелась я сметаны, уселась на солнышке погреться и при этом умнее и счастливее всех вас, вместе взятых». На следующей фотографии объектив фотоаппарата запечатлел двух старушек, сидящих на скамейке во дворе. Скромные ситцевые платья, белые платочки на седых волосах, на натруженных долгой жизнью ногах тапочки. Одна старушка, приложив ладошку к губам что-то шепчет по секрету своей товарке, а та молодо и заливисто хохочет, запрокинув голову. И такая радость брызжет от нее, что губы сами растягиваются в улыбке. А вот на этом снимке  фотограф поймал момент, когда спортсмен, видимо бегун на марафонской дистанции, только что пересек финишную ленту и на последнем издыхании, истратив все свои силы до последней капли, обессилено упал на землю. А над ним стоит тренер, обмахивает его полотенцем, на глазах у него слезы радости: «Победа!». На другом снимке полная луна на темном небе в окружении посеребренных ею ночных облаков, а внизу – чернота моря, рассеченная пополам лунной дорожкой.

         Роза с интересом разглядывала фотографии. Каждая из них – маленький шедевр, яркое мгновение бытия, подсмотренное и запечатленное художником. Именно художником, так как это не просто фотографии, а произведение искусств, созданное совместно жизнью или природой и автором, который увидел, подсмотрел, поймал это мгновение и остановил его в снимке. Чем больше Роза смотрела, тем больше поражалась. Леонид Иванович вдруг открылся ей совсем с другой, неожиданной стороны. За снисходительной иронией и насмешливостью ко всему окружающему скрывается чуткая душа, тонко чувствующая красоту, грусть, прекрасное и удивительное, что всегда рядом с нами, но очень редко, к сожалению, нами замечается. Роза перевернула очередную страницу и вдруг замерла: этот снимок сделан в их отделе – на снимке сама Роза  стоит у окна, вполоборота, смотрит за окно, в небо, в ее волосах запутались блеклые лучи осеннего солнца. Ее тонкая фигура четко контрастирует с серым фоном окна. Снимок сделан совсем недавно - Роза в новой лиловой блузке и с новой прической. Услышав шаги Леонида Ивановича, Роза мгновенно переворачивает альбом на несколько страниц назад.

         - Я потрясена, - совершенно искренне говорит она автору снимков, вошедшему в комнату, - вы мастер с большой буквы, настоящий художник. Я бывала раза три на выставках фотографий, но, должна сказать, вот это куда как лучше и сильнее виденного мною. Вы талантливый человек. Я вам завидую.

         Видно, что Иван Иванович рад комплименту, но тут же натягивает на себя привычную маску иронии и с усмешкой говорит, ставя на журнальный столик поднос с двумя чашечками кофе:

         - Ну-ну, полегче на поворотах, дорогая Роза Дмитриевна. А то я зазнаюсь и задеру нос до небес, а ведь ваша задача наоборот спускать меня время от времени с небес на землю, чтобы знал свое место. Кстати, позвольте мне на секундочку этот альбом, тут одно фото я уберу, так, ничего особенного. Вот, держите обратно.

         Вера уже знает, какую фотографию он убрал, но как ни в чем не бывало медленно листает альбом дальше. Да, все верно, убрана именно та фотография.

         - Мне кажется, Леонид Иванович, ваше призвание именно в этом. Может, стоит бросить явно неинтересную вам работу на заводе и заняться только этим?

         Леонид Иванович улыбается, протягивая ей кофейную чашку.

         - Видите ли, я – человек практического склада ума. Боюсь, что фотографиями себе на жизнь не заработаешь. Да, есть большие мастера  этого дела, которые сделали себе мировое имя и даже состояние фотоделом. Но таких единицы. Я люблю твердо стоять на земле, а не идти в тумане за призрачной синей птицей счастья. Рискуя разочаровать вас в себе, все же скажу: лучше синица в руках, чем журавль в небе. Но как хобби, как отдушина в сумасшедшей нашей жизни, увлечение фотографированием мне дает много хороших и счастливых минут.

         Роза долго молча листала альбом. Улыбалась, хмурилась, грустила над фотографиями, не замечая, как Леонид Иванович подглядывает за ее реакцией.

         - И все же грустно, когда люди из меркантильных или практических соображений вынуждены всю жизнь заниматься не своим делом. Ведь вам совсем не интересна работа в нашем отделе. Ведь так? Ваше хобби – вот что вам интересно и что у вас отлично и даже гениально получается, - с легкой грустью произнесла Вера, откладывая просмотренные альбомы в сторону.

         - А кто сказал, что я всю жизнь собираюсь проработать в нашем отделе? Отнюдь! Думаю, что скоро я покину вас навсегда.

         Роза подняла на него удивленные глаза. Вот как? Леонид Иванович собирается увольняться?

         - Надеюсь, причина не во мне? Уверяю вас, я больше никогда не предприму попытку вас перевоспитывать. Честное слово!

         Леонид Иванович рассмеялся.

         - Роза Дмитриевна, о чем вы? Неужели вы всерьез думаете, что до такой степени напугали меня вашими задушевными беседами, что я решил ретироваться? Просто у меня другие планы на будущее.

         Да, конечно. Будет он бояться ее нравоучений, как же. Плевал он на них. Они ему, как укус комарика слону. Это она давно поняла. Ей стало почему-то грустно оттого, что скоро не будет видеть его в отделе. Скорее всего, вообще больше никогда не увидит.

         - И когда вы планируете уволиться?

         - Время покажет, - туманно выразился Леонид Иванович.

         Был уже поздний вечер, когда он подвез ее домой на своей машине.

         - До свидания, Леонид Иванович. Спокойной ночи. Спасибо, что подвезли, - произнесла Роза дежурные вежливости, уже собираясь выйти из машины, когда Иван Иванович остановил ее неожиданным вопросом: «А когда оно будет?».

         - Кто – оно? – не поняла Роза.

         - Свидание. Вы сказали «до свидания», но не сказали, когда оно состоится.

         Вера только головой покачала – не может господин Дмитриев обойтись без того, чтобы чем-нибудь да подковырнуть или съехидничать. 

         Сидя у трельяжа и нанося перед сном на лицо ночной крем, вспомнила прошедший вечер. Призналась сама себе, что Дмитриев ей нравится, причем, все больше. Это плохо. Первая причина, почему плохо, в том, что рассчитывать на серьезные отношения с ним – глупо и, мягко говоря, непредусмотрительно. Ведь она хорошо помнит, как буквально три недели назад своими ушами слышала мнение этого человека о своей особе. Да, она немного изменилась с того дня, но не так разительно, чтобы это мнение стало противоположным. Вторая причина, Леонид Иванович – не тот человек, чье счастье она способна составить, и, следовательно, нечего рассчитывать на его ответное чувство. Хотя, некоторая симпатия с его стороны вполне возможна. Взять хотя бы тот факт, что он буквально навязался к ней в компаньоны на сегодняшний вечер, или то, как он открыто ухаживал за ней в ДК, или это фото в альбоме. Когда же он ее успел сфотографировать? Наверное, в прошлую пятницу, в обед. Она стояла у окна, ей было очень грустно. Даже по фотографии это видно.

         Роза вздохнула. Вот тебе и «ГОЭЛРО». Хотела закрутить легкий служебный роман на пользу производству, а вышел как всегда пшик. И роман не получился. И трудовой энтузиазм зажечь в коллеге не смогла. И сама немного влюбилась. Хотела как лучше, получилось как всегда. Увы вам и ах, дорогая Роза Дмитриевна. Ничего, еще не вечер. Еще все поправимо. С тем и спать пошла.

         Прошло еще три дня. Наступил день юбилея шефа. Накануне Роза обновила в парикмахерской стрижку, где ее уговорили еще и на покраску волос. Волосы теперь отливали гранатовым оттенком, но это ей шло.

         С утра она накрасилась тщательнее и ярче обычного и даже вдела в уши Настины золотые серьги колечком. В общем, выглядела она очень неплохо, в чем сама себе и призналась перед зеркалом, куда по недавно приобретенной привычке глянула перед выходом из дома. Впрочем, это не прибавило Розе настроения. Настроение ее в последние три дня было ниже нулевой отметки.

         В отделе все сегодня были нарядными  и красивыми, куда красивее, чем в день юбилея завода. Даже мать-одиночка Мира пришла в хоть и скромненькой, но новой кофточке. Леонид Иванович явился в парадном черном костюме, галстуке и белоснежной рубашке. Выглядел он при этом как новоиспеченный жених. Сам виновник торжества сегодня запаздывал, но это и понятно – ведь согласно негласно установленной заводской традиции начиная часов с 10 к нему потянутся делегации от разных цехов и отделов с поздравлениями, поцелуями, объятиями, цветами и подарками, на что юбиляр будет обязан либо с широкой улыбкой на лице, либо со слезами на глазах  благодарить, вслед за чем предлагать поздравлявшим пройти «вон туда, в уголочек, к шведскому столу», где наготове должны стоять налитые рюмочки с водочкой, вином или коньяком, а также различные бутербродики и тарелочки с нарезанной рыбкой, колбаской, сыром, бужениной и так далее.

         Петр Никандрович примчался почти в девять, весь обвешанный с ног до головы пакетами и свертками. Подчиненные как по команде встали и хором зааплодировали. «Потом, потом, - махнул он рукой, на которой висело пакетов семь, - Вечером за праздничным столом расскажите как вы меня любите и уважаете. А сейчас попрошу дам организовать стол для гостей».

         Роза вместе с другими несколькими женщинами их отдела поспешила в бытовку, как они называли отгороженный тремя большими шкафами угол их большого отдела, где стояли два стола и микроволновая печь. Быстренько начали разворачивать пакеты, готовить и раскладывать на тарелочки бутерброды и прочее.

         Без пяти десять ввалилась первая делегация во главе с начальником отдела материально-технического обеспечения Гордоном Владимиром Кимовичем, большим и шумным человеком. «А где здесь юбиляр? – с порога громогласно возопил он, потрясая огромным букетом красных роз, - А подать сюда юбиляра!». И пошло, и поехало! Женщины еле успевали разливать спиртное, резать колбасу, сыр, намазывать на батон икру с маслом и подкладывать в вазы фрукты и конфеты. То же самое продолжалось и в обед, и только после двух часов темп поздравлений пошел на убыль, а к трем часам наступило затишье. Женщины наконец вздохнули с облегчением – все прошло хорошо, все всем хватило, обиженным и обойденным из числа пришедших поздравить их шефа, никто не остался. Пока убирали со столов, пока мыли посуду и приводили себя в порядок – подошел конец рабочего дня. Петр Никандрович убежал с работы пораньше – ему еще предстояло выдержать праздничный вечер в кафе.

         По истечении рабочего времени все дружно собрались и толпой вывалились на улицу. Кафе, где им предстояло гулять, было совсем рядом – рукой подать. Туда все и двинули. Только Леонид Иванович и Роза сели в машину и поехали к нему домой за подарком. Когда они с коробкой с телевизором поднялись на второй этаж кафе, где предстояло торжество, все гости уже сидели за столами, расставленными буквой «П». Оставался только один свободный угол, куда они и примостились.

         Вечер начался торжественными речами – сначала от руководства завода, потом выступил заместитель Петра Никандровича, его правая рука Егор Ефимович. Под гром аплодисментов вручают юбиляру подарок от подчиненных. Петр Никандрович искренне радуется: «Вот молодцы! Вот угодили! Это то, о чем я мечтал в последнее время. И как только догадались?». Затем слово стали брать по очереди родственники и знакомые юбиляра. Говорили хорошие, теплые слова, вручали коробки с подарками или конверты. В перерывах между речами дружно наваливались на спиртное и закуску. Профессиональный тамада умело руководил течением праздника, направляя его в нужное русло.

         - Что вам положить еще, дорогая Роза Дмитриевна? – наклонившись к самому ее уху, перекрикивая шум застолья, спросил Леонид Иванович. Роза только отрицательно покачала головой. Хоть и голодна была - день прошел без обеда, но есть не хотелось. Она поклевала немного один салат, другой, сделала несколько глотков сока и все, больше ничего не хотелось. Смотрела на счастливого юбиляра, на сидящую рядом жену Марию Петровну, на двух взрослых сыновей с невестками, сидевшими по правую руку от Петра Никандровича, и завидовала. Во истину счастье – дожить до пожилых лет, с почетом выйти на пенсию, иметь такой надежный тыл в лице заботливой жены и хороших сыновей. Интересно, как будут провожать на пенсию ее, Розу, когда подойдет это время? А что, осталось не так уж и много, каких-нибудь 22 года. Пролетят мигом, оглянуться не успеешь. Пролетело ведь уже практически полжизни, а дальше промчится еще быстрее. Пока ей хвалиться особо нечем. Ведущий инженер отдела – вот и все ее жизненные достижения. За плечами школа, институт, да одиннадцать с лишним лет работы на заводе. Вот и все. А больше и нет ничего. Ни семьи не создала, ни ребенка не родила, даже поклонника какого завалящего не имеет. Однокомнатную кооперативную квартиру успела построить – и все. Да, не густо.

         - И о чем мы грустим? – с улыбкой прервал ее размышления Леонид Иванович.

         - Мы? Положим, что вы не очень похожи на грустящего.

         - И это правильно. Плохой тон сидеть с кислой миной на лице на юбилее горячо любимого шефа. По моему, так. Будем поднимать ваше настроение. Пойдемте танцевать, дорогая Роза Дмитриевна.

         Пришлось пойти. А вечер все набирал обороты, медленно приближаясь к своему апогею. Егор Ефимович крутил в танце Марию Петровну, бережно обняв ее за обширную талию. Васьков  танцевал с Мирой, возвышаясь над нею чуть ли не на полметра. Глеб Бритвин крутил хороводы вокруг молоденькой родственницы юбиляра, на которую он явно положил глаз с самого начала вечера. А Дмитриев тем временем пудрил мозги Розе:

         - Вы сегодня особенно замечательно выглядите. Вообще, должен признаться, что давно хочу сделать вам комплимент, но не решался. А сейчас вот решился. Итак, комплимент: вы, Роза Дмитриевна, потрясающе интересная женщина, очень привлекательная и с хорошим вкусом. Честно говоря, я к вам неравнодушен. Да и как можно быть равнодушным к такой великолепной женщине!

         Роза, не удержавшись, так громко расхохоталась, что танцующая соседняя пара оглянулась на нее. Леонид Иванович тоже удивленно поднял брови.

         - А что не так? – спросил он.

         - Все так, - успокоила его Роза, - просто я так бурно радуюсь вашему комплименту.

         А сама подумала:

         - Нет, вы не милый лжец, Леонид Иванович. Вы хитрый и лицемерный лжец. И совсем некстати, что я, прекрасно осознавая это, тем не менее, испытываю к вам симпатию. Высечь бы вас сейчас надо, как паршивого обманщика. Очень к месту было бы сейчас сказать вам: «Ах, вот как оказывается. Вам уже стали по вкусу тетеньки, выглядящие на 45 лет и носящие уродливые вещи и гордое звание синего чулка?». Я простила вам те слова, что случайно подслушала в кафетерии, но когда мужчина начинает в глаза говорить совершенно противоположное тому, что думает о женщине, да при этом пытается зародить в ней надежду, то этому нет прощения. Это подло. А подлость должна быть наказана. ГОЭЛРО! ГОре Этому Леониду, Розу Обижающему (или Обманывающему) – вот что такое ГОЭЛРО!

         Все это пронеслось молнией в ее голове. А на лице уже сама собой выстроилась очаровательная улыбка, и глаза смотрят на партнера по танцам томно и многообещающе.

         - Должна вам сказать, - приблизив губы к его уху, шепчет Роза, - я к вам тоже очень не равнодушна. Я уже говорила вам об этом, в столовой, но вы, должно быть, не обратили на это внимания. А между тем это именно так. Повторю свои слова: вы мне очень симпатичны, Леонид Иванович.

         Он смотрит на нее внимательно и недоверчиво. Роза улыбается ему прямо в глаза. Ее руки медленно ползут по его рукавам и замирают на плечах – как будто она полуобняла его. «А не сбежать ли нам отсюда?» - шепчет она ему. «Неудобно как-то», - пожимает он плечами. «Неудобно на потолке спать – одеяло спадает», - не соглашается с ним Роза. «И все-таки, давайте останемся еще на час. Хорошо?». «Плохо. Но если вы хотите – останемся. На час».

         Прошел еще час. Вечер подошел к своему апогею. Полностью раскрепостившиеся гости пили, пели, ели, отплясывали, кто во что горазд. Петр Никандрович, скинув пиджак, весь мокрый от пота, лихо отплясывал в присядку вокруг своей супруги. Тамада еще несколько раз попытался взять в свои руки бразды правления, но вечер уже шел на автопилоте, в результате он весело махнул на все рукой и мирно напивался в углу в обществе щедро накрашенной блондинки.

         «Ах, эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала!» - не в тему горланили на другой половине стола, перекрикивая музыку.