Измена (часть 2)

Они пили кофе, действительно, необыкновенно ароматный. Ели домашнее печенье, по части которых Анька была мастерицей. После кофе Аня немного повеселела, заулыбалась.

         - Ты просто так, иль по делу? – поинтересовалась она.

         - Просто так. И по делу. Знаешь, Ань, я вот о чем хотела с тобой поговорить. Как ты думаешь, Толя меня любит или нет? Со стороны виднее. Как на твой взгляд?

         - Вот те раз. Приехали, называется. С чего бы это ты такие вопросы мне задавать надумала. Случилось чего?

         - Я просто сегодня задумалась об этом. А то живу в своей уверенности, как в скорлупе, что у меня все благополучно. А вдруг все не так? Как ты думаешь?

         - Что тебе сказать – даже не знаю. Толя – мужик положительный, не чета моему уроду. С мозгами, с руками, ответственный, отец хороший. Ты и сама все это знаешь лучше меня. Избаловала ты его, конечно, своей безграничной любовью, но это семейному счастью не помеха. Да чего там говорить – ваша семья как оазис среди пустыни. Короче, живи и радуйся, и нечего голову разными посторонними вопросами загружать.

         - Как ты думаешь – он меня любит или так, привычка одна?

         - Это ты у него спроси, - рассмеялась Аня.

         - Последний вопрос. Как ты думаешь – у него есть кто-нибудь?

         - А с чего вдруг это тебя стало интересовать? Улики обнаружила?

         - Какие улики?

         - Вот уж не знаю какие. Записочки там, длинные светлые волосы на его одежде, следы помады, презервативы в карманах. Откуда мне знать какие? Просто, раньше ты такие вопросы мне никогда не задавала, а теперь вот задаешь – стало быть, есть причина для этого. Вот я и спрашиваю – какая причина?

         - Причина есть. Какая не скажу. Ответь мне все-таки как на духу – ты не знаешь, у Толи есть другая женщина?

         - Отвечаю: я не знаю. Мне всегда казалось, что нет. А хер его знает, что там в действительности. Озадачила ты меня. Но если даже у твоего Толи окажется левая зазнобушка, то нет тогда веры во все мужское население земного шара. Козлы они тогда все вонючие! А давай за это выпьем! – и Аня достала из стенного шкафчика бутылочку с домашней клюквенной наливкой. На бутылочке скотчем была приклеена записка – «Припарка от пяточных шпор». Это Аня специально наклеила, чтобы муженек не вылакал. Она налила наливку в рюмки и спрятала бутылку под стол.

         - За что выпьем то? За то, что все мужики – козлы? – криво улыбнулась Тоня.

         - Именно! Именно за это и выпьем! За то, что все мужики – козлы. И не просто козлы, а вонючие козлы! Чтоб их приподняло и шмякнуло!

         Выпили до дна. Мужики всего земного шара должно быть вздрогнули в этот момент.

         Аня зажевала наливку печенькой, спросила без обиняков:

- Так что там натворил твой Анатолий? У ангелка на розовых крылышках проявились черненькие пятнышки? Я так и знала, что этим все закончится. Уж больно все безоблачно было на вашем небосклоне. Так не бывает. 

-         Ничего не случилось. Просто…  предчувствие, что ли.       

-         Ладно, не хочешь – не говори. Давай по второй пропустим.

-         За что на этот раз?

-          За что – за что… За любовь, будь она неладна. Кабы и чтобы там не было, а без нее и жить не стоит. Верно, подруга?

-         Верно.

Не успели они допить свои рюмки, дверь отворилась, и собственной персоной явился Семен, законный Анькин супруг.

-         Вот зараза – на запах приполз! – Анькины брови опять грозно нахмурились, - Кыш отседова!

-         Вона как! Они тут, стало быть, квасят втихаря, а мне «кыш».

-         Ты свою норму по этому делу на несколько пятилеток вперед выполнил и перевыполнил.

-         Привет, Тонечка, - дохнул перегаром на Тоню Семен, - как жизнь молодая?

-         Молодая – хорошо. Вот когда не молодая – похуже немного, но тоже ничего.

-         Да ладно тебе, не прибедняйся. Ты у нас девка хоть куда. Был бы я помоложе, да покудрявей, ух, я бы за тобой приударил!

-         Иди-ка ты отсюда, ударник труда коммунистического, - встряла Аня, - Чем ударять собрался? Огрызком своим, что ли? Твой ударный инструмент давно уже в утиль сдать пора. Меньше рюмками по столу ударять надо было.

-         Ты чего, Анечка, меня перед девушкой позоришь! – возмутился Семен, - А ты, Тонечка, ее не слушай. Ревнует она, вот поэтому поклеп на меня и возводит. Я еще хоть куда.

-         Пошел вон, я сказала! – замахнулась кухонным полотенцем на него Аня, - Брысь! Не мешай нам разговоры разговаривать.

Семен ушел, прихватив с собой несколько печенек.

-         Так что там Анатолий? – вернулась к прерванному разговору Аня.

-         Ничего. Все нормально.

-         Ну-ну. Темнишь, подруга. Впрочем, как хочешь, твое дело. Давай кипяточку плесну.

         Они пили обжигающий кофе, молчали.

         Тоня шла домой, в сумерках старательно обходя лужи. В лужах маленькими лодочками плавали листья. Желтые, красные, буро-зеленые, кленовые, березовые, осиновые. Уже подходя к дому, Тоня вспомнила, что муж просил купить груш. Муж еще не объелся груш, а муж хочет груш. Потопталась на крыльце и пошла назад, в магазин. В овощном отделе попросила у румяной, пышущей здоровьем продавщицы: «Девушка, взвесьте килограмм груш, пожалуйста». «Вам по 55 рублей или по 45?». Подумала и сказала: «А за 35 нет? Тогда по 45».

         Дома были и дочь и муж. Вымыла две груши, положила на тарелку, отнесла в спальню. Поставила на прикроватную тумбу: «Ешь». Толя глянул удивленно, перехватил ее руку: «Тонь, ты чего, а?». «Я то? Я ничего. А ты чего, а?». Толя растерянно молчал. Тоня повернулась и ушла из спальни. В ванной тщательно вычистила раковину, протерла зеркало. Из зеркала на нее посмотрела женщина с грустными глазами, женщина, которую не любит и обманывает муж. Провозилась на кухне до глубокой ночи. Драила кастрюли, газовую плиту, взялась наводить порядок в кладовке. Набралась целая коробка разного хлама. В темноте пошла выбрасывать в мусорный бак во дворе. Раньше она никогда не выбрасывала мусор по вечерам: плохая примета выносить на ночь мусор из квартиры, вместе с мусором можно вынести и счастье. Теперь Тоне было нечего беречь, как оказалось, счастья в их доме нет. Спать пошла уже далеко за полночь. Зашла тихонько, разделась, легла в кровать. Толя шевельнулся, повернулся к ней лицом, положил руку ей на  грудь. Тоня сняла руку с себя и повернулась спиной к мужу. Лежала в темноте с открытыми глазами, думала. Сна не было. Вот интересно, как это у Толи с Зоей происходит: как у них или как-то иначе. Должно быть, иначе, а то какой смысл заводить роман на стороне. С женой все привычно, неинтересно. То ли дело с посторонней дамой. Тоне всегда казалось, что Зоя грубоватая, неженственная. А может, это она только с посторонними такая, а с любимым мужчиной совсем другая. Как там пела в старой песне Майя Кристаллинская: «Говорят что я не очень нежная, а это знаю только я». А каким безапелляционным тоном она разговаривала с Толей. Так говорят только женщины, которые уверены в своей власти над мужиком. Тоня никогда не позволяла себе так разговаривать с ним. А она позволяет. Значит, имеет право. А вот Тоня, похоже, не имеет. И штамп в паспорте здесь совершенно не при чем. Видимо есть что-то такое в Зое, чего нет в ней, Тоне. И это что-то влечет Толю, как мотылька на свет. Пять лет – срок немалый. Значит, это не просто минутное влечение. Не может он ее оставить, не в силах. И Тоню с Олей бросить не может. Скорее всего, не может оставить дочь, Тоню одну давно бы оставил. Наплевал бы на ее любовь безумную, на ее хлопоты и заботы, и полетел бы к Зое на огонек. Но дочь жалко. Они с Олей – как две половинки одного яблока. Вот именно, не Тоня с Толей, а Оля с отцом – единое целое. А Тоня – так, с боку припека. А Зоя кто? Ах, да, свет в окошке, на который летит Толя. Вот такой расклад. Вот такая картина в целом вырисовывается. Грустная картина. Печальная картина. Картина, в которой нет счастливых, а есть страдающие, ждущие, неведующие, какой еще сегодня утром была Тоня, и еще остается Оля. Почему же все так получилось? Зоя ли завлекла ее мужа, пользуясь Тониной доверчивостью и слепотой в ее любви безумной? Толя ли завлек Зою, устав от Тониной безумной любви и желания угодить ему? Тоня сама ли невольно толкнула Толю к Зое, убив привычкой и обыденностью интерес мужа к себе? Просто ли обстоятельства так сложились? Как теперь узнать? Да и зачем? Что случилось, то случилось. Теперь надо думать о том, как им всем с меньшими потерями выйти из этой ситуации. Хотя нет, не так. Надо думать о том, как выйти из этой ситуации так, чтобы меньше всех пострадала, во-первых, Оля, во-вторых, Тоня, в-третьих, Толя. А уж Зоя пусть сама о себе печется. Она, судя по всему, своего не упустит и считаться с Тоней и Олей не собирается. Вон как наседала на Толю, как давила на него, как буквально ставила вопрос ребром: «когда уйдешь из семьи?». И пусть уходит. Пусть! Вот сейчас разбудить его и сказать: собирайся и иди к своей Зое. То-то она обрадуется! И пусть радуется! Пусть радуются вместе! Пусть устраивают народные гуляния! Пусть пляшут, поют песни и прыгают через костер. Пусть! А они с Олей не пропадут. Будут жить, как жили, по-прежнему. Только без Толи. И без любви. Ну и что? Все так живут.

         Слезы текли по ее лицу, сползали на правую щеку, потом на подушку. Тоня плакала беззвучно, чтобы не услышал Толя. Во сне она тоже плакала, жалуясь кому-то в белом одеянии с добрыми и мудрыми глазами на свою беду. Этот некто, выслушав Тоню, сказал: «Все пройдет. Все проходит, пройдет и это. Терпи». Легко сказать: «терпи». А если сердце готово лопнуть от горя? А если душа рвется на части? А если уязвленная женская гордость не дает покоя? Как тогда? Тоне надо было кому-то выплеснуть свое горе, поделиться, выслушать совет. А кому? Если бы беда случилась иного рода, то она побежала бы плакаться к Зое или к Ане. Не к Зое же ей идти, в самом деле. А что, это идея. Прийти к разлучнице и попросить совета как ей быть. Вполне современно. Только Тоня и так знает, что ей ответит Зойка. Скажет: «Отдай Толю мне. Ты с ним пожила, теперь я буду жить. Он ко мне тянется. А ты все равно без любви жить с ним не сможешь. А с дочерью он будет видеться по воскресеньям, как все разведенные мужья». А может посоветоваться с Аней? Или все же не выносить сор из избы? И что, пусть сор валяется в избе, так что ли? Нет, уж лучше его вынести вон!

В воскресенье с утра Тоня затеяла домашние пельмени. Хоть и крах жизни ее семейной, хоть и разбита вдребезги любовь ее безграничная - только осколки под ногами позвякивают, но жизнь идет своим чередом. Надо кормить дочь, да и мужа своего официально по паспорту числящегося тоже надо кормить. Она месила тесто, автоматически добавляла в него муки, опять месила, и  думала. Думала и удивлялась. Удивлялась на себя. Вот скажи ей кто-нибудь несколько дней назад, сделай такое предположение, что будет, если все так случится, Тоня бы твердо ответила: моментально наступит конец света, все рухнет в тартарары, а она, Тоня, умрет в тот же миг, когда твердо уверится в измене мужа. И вот, все случилось в действительности, но ничего похожего на конец света не наступило. Тоня тоже жива и здорова и даже лепит пельмени для своего изменника-мужа. Не любила, выходит? Просто привыкла думать, что любит безумно, а на самом деле одна привычка и осталась. Да нет же, нет! Нет!!! Любила она и любит его! Но что же ей делать, в самом деле, раз так все случилось?! Повесится, что ли? Тоня открыла нижний ящик кухонной тумбочки, тот, где у нее лежали бумажные салфетки, крышечки, разные тесемочки и веревочки, взяла моток капроновой толстой веревки. Скользкая, зараза, ее и мылом не надо смазывать. Сделала петлю и внимательно всмотрелась в потолок кухни. Куда же ее накинуть, а? За светильник? Не выдержит, должно быть. Рухнет под ее весом. Может, на край карниза? Тоже ненадежно. За вытяжную решетку? А что, это идея. Решетка капитальная, чугунная. Да и Тоня не такая уж тяжеловеска – каких-то 48 килограммов. Она пододвинула стол, залезла на него и стала привязывать веревку к решетке. Зашел Толя.

-        Ты что это делаешь? – спросил заинтересовано.

-        Веревку хочу натянуть. Белье вешать.

-        А тебе балкона не хватает? Некрасиво на кухне с веревкой.

-        А тебе надо, чтобы все красиво было? Как у Чехова? И лицо, и душа, и тело? Особенно, наверное, душа? Да? Или, все-таки, тело?

Толя внимательно посмотрел на нее. Что-то промелькнуло в его глазах.

-        Что с тобой, Тонечка? Ты третий день сама не своя. Что случилось? На работе что-то?

-        Нет. Не на работе. В душе. Плевок там висит. Вот такой смачный, – Тоня показала размер плевка – с кулак.

-        И кто посмел жене моей разлюбезной так напакостить?

-        Ты и посмел, - устало сказала Тоня, слезая со стола с веревкой в руках, - Ты. Муж мой разлюбезный. Горячо и безгранично любимый муж.

И предупреждая его вопрос, - Я все знаю. О тебе и Зое. Услышала, случайно подслушала ваш разговор. Тот, в пятницу. Вернулась за кошельком и услышала. И не надо ничего говорить сейчас. Я слышать ничего не хочу. Я… видеть тебя не хочу. Я уйду лучше. Мне побыть одной надо. Подумать, как нам всем быть дальше.  И ты подумай. Как прежде уже не будет никогда. Никогда!

Тоня сняла фартук, бросила его на табуретку, взяла из чашки ком теста, выбросила его в мусорное ведро и вышла из кухни.

         - Ань, привет. Занята очень? Нет? Слушай, подруга, а что если я к тебе сейчас приеду? Пошептаться надо, посплетничать. …Лады, еду.

         Тоня едет в маршрутке, отрешенно смотрит в окно. В сумке у нее лежит банка облепихового варенья для Ани. За окном опять моросит. Дождевые крапинки на стекле собираются в капли, капли растут, набухают и, дойдя до критической массы, срываются, сбегают вниз, оставляя за собой мокрую полоску. Глубокая осень. Скоро начнутся заморозки. Потом – длинная холодная зима. Или короткая и теплая. Возможно, даже вплоть до Нового года будет стоять плюсовая теплая погода. Как в прошлом году. В городе будут зеленеть газоны, набухать почки, на дачах – цвести тюльпаны, а в лесах расти грибы и бродить голодные злые медведи. Погода сошла с ума, природа вторит ей. Земля подумывает о том, а не поменять ли ей свои магнитные полюса, в результате чего она сделает резкий кувырок на 60 градусов  и в Арктике станут цвести магнолии и колоситься сахарные тростники, а в Америке и Бразилии по вечной мерзлоте бродить белые медведи и пингвины. И пусть ходят, жалко, что ли. У нее в личной жизни уже случилась переполюсовка: то, что казалось вечным и незыблемым - стало тленом, во что безгранично верилось – оказалось миражом, обманом. И ничего, живет Тоня дальше, земля под ее ногами не разверзлась, гром над головой не грянул. Так и с человечеством будет – поменяются земные полюса, люди ахнут, попричитают, а потом соберут свои вещички и переедут туда, где лучше, теплее. Там и будет их дом, родина. Привыкнут ко всему быстро и будут жить дальше.

         Аня была дома одна. Семен на выходные уехал на калым – строить в деревне гараж знакомому. Сын Вовка вызвался помочь, заодно и подзаработать немного. Аня в ожидании Тони уже накрыла стол на кухне. Опять бутылочка припарки от пяточных шпор, блюдце с нарезанной колбаской и сыром, открытая банка шпрот. В бокалах дымился зеленый чай с лимоном.

         - Чем богаты. По поводу отсутствия в доме мужиков ничего сегодня не готовила. Решила устроить себе нормальный выходной, без готовки и уборки. Давай с дорожки пропусти пятьдесят грамм и рассказывай, что там произошло у тебя. Я еще в прошлый раз усекла, да при Семене не стала пытать. У Толяна твоего зазноба появилась, так?

         Тоня махом опрокинула в себя рюмку наливки.

         - Так. Именно что зазноба. Как это я узнала – не скажу, да это и не принципиально. Но факт точный, проверки не требует. Информация из первоисточника. Правда, его пассия еще не знает, что я уже все знаю. Кто она, я тоже не скажу. Хотя дама сия мне известна. Священными узами брака она не связана…

         - И детьми тоже, - подхватила Аня, - Знаю, о ком идет речь. То есть, я ничего не знала. Ей богу! Но подумав обо всем после твоего ухода, все взвесив и проанализировав, пришла к выводу – это Зойка. Так? Верна моя догадка?

         Тоня молча кивнула. Ее поразило, как быстро и легко Анька все вычислила. Стало быть, все лежало на поверхности, почти не замаскировано. Надо было только немного присмотреться, призадуматься, раскрыть слепые глаза и все стало бы очевидным.

         - Вот змеюка подколодная! Вот подруженьку бог послал! И ведь знала куда ударить – по самому святому, самому больному! Мало ей мужиков! Нет, ей Толика подай, любимого мужа близкой подруги! Ведь носит земля таких!

         - Да ладно ты, - вяло махнула ладонью Тоня, - можно подумать она его на аркане в постель к себе тащила. Значит, он и сам того хотел. И если бы не она, нашлась бы другая.

         - Или не нашлась. Нет, не скажи. Порядочная женщина никогда и ни при каких обстоятельствах не будет крутить шуры-муры с мужем подруги. Кто угодно, хоть принц заморский, хоть президент российский, хоть зэк- рецидивист, но только не муж близкой подруги. Это … это как кровосмесительство.

         - Ну, ты загнула. При чем здесь кровосмесительство?

         - При том! На муже подруги лежит табу! Это закон!

         - Ладно, ладно. Успокойся. Ну, нарушила Зойка это самое табу. Что дальше? Мне-то что делать? Ума не приложу. Посоветуй. Ты женщина умная, справедливая, голова у тебя трезвая, светлая. А я уже ничего не в состоянии соображать, хожу как ежик в тумане. Что делать, Ань?

         Аня в задумчивости жевала шпроты. Густые брови ее были сурово сдвинуты. Тоня терпеливо ждала, смотрела на окно, за которым сыпал и сыпал мелкий противный дождь.

         - Не знаю, - наконец выдала Аня, - боюсь я тебе советы давать. Мне ли советовать, я сама свою жизнь организовать правильно не смогла. Живу вот хоть и с мужем, но без любви и счастья. Сказать тебе: бросай мужа, уходи от него, изменника такого? А вдруг он раскаивается, собирается бросить Зойку и прожить остаток жизни с любимой женушкой в мире и согласии? Остаться одной на старости лет – что может быть хуже. Сказать тебе: не обращай внимания, живи спокойно, как будто ничего не знаешь? А как жить спокойно, если на самом деле все знаешь? Будешь мучиться, переживать, он на работе задержится, а ты будешь думать, что у нее, представлять себе чем они там занимаются, истреплешь себе все нервы, станешь истеричкой и психопаткой, да еще наживешь себе кучу болезней на этой почве. Не знаю я, что лучше. А нет, знаю! Пойдем и набьем морду этой гадине?! Прямо сейчас! Позвоним в дверь, она откроет, а мы ей – раз! – и прямо в левый глаз правым кулаком, а потом – два! – по носу, а потом – три и четыре! – по губам, по губам ее бесстыжим. И патлы ее крашенные передергаем. Кому она потом нужна будет лысая, одноглазая, с переломанным носом и без передних зубов? Чего ты башкой мотаешь? Я дело говорю!

         - Ерунду ты говоришь. В тюрьму захотела на старости лет? За разбойное нападение и членовредительство?

         - Любой суд нас оправдает. Правда на нашей стороне. Да и эта сучка в суд подавать не станет – у нее рыльце в пушку.

         - Ань, я ведь серьезно не знаю что мне делать.

         - Знаешь, я тут недавно читала в одной центральной газете, по-моему, даже в «Российской газете» статью психолога как раз на тему измены. Можно ли ее простить. Так вот, специалист, между прочим, женщина, пишет – простить измену можно и даже нужно, если это конечно разовый случай, а не систематический процесс, и если виновник при этом искренне раскаивается и хочет остаться в семье. Они, мужики, так она пишет, устроены господом-богом или природой, фиг его знает кем, так, что функционально в них заложено, что они должны за свою жизнь как можно более семени по миру раскидать. Чтобы жизнь продолжалась. В общем, не виноватые они, что так устроены. Полигамия, называется. А мораль современного общества их в этом ограничивает. Вот они, бедные, меж двух огней и оказались: с одной стороны, надо свое семя раскидать как можно больше, с другой, - нельзя, измена получается.

         - Этой твоей специалистке наверняка муж с ее близкой подругой не изменял. Вот если бы это произошло, она бы по-другому запела, всю свою научную трактовку измены к черту бы моментально забыла.  Хорошо рассуждать сидя в кабинете, попробуй сама в шкуре обманутой жены оказаться – иначе запоешь.

         -  …А Толя, он знает, что ты знаешь?

         - Знает. Вот сейчас только перед уходом сказала ему.

         - Да что ты! И что? Что он говорит?

         - Может что-то и говорит, да я слушать не стала. Высказала ему, повернулась и ушла, хлопнув дверью. К тебе вот приехала.

         - Да, ситуация…

         Они надолго замолчали. Потягивали чай с облепиховым вареньем. Слушали дождь за окном.

         - Ладно, - наконец нарушила молчание Тоня, - я, кажется, знаю, что надо делать. Мне нужен телефон.

         Она решительно направилась в зал. Аня засеменила следом.

         - Ты только горячку не пори. Погоди, успокойся. Не звони пока никуда.

         Тоня набрала номер телефона. Услышала в трубке Толино «алло».