Еще раз о любви 

                                                         Любовный роман.

                                                                Часть 5.

-         Почему именно 17 минут? – удивился он.

-         Ну, вы же сами хотите конкретики. Вот я и говорю конкретно. А сейчас мне надо увлажнить воздух в оранжерее. С вашего позволения, я начну, - и, не дожидаясь его позволения, она схватила бутылку с надетым на нее пульверизатором и стала пшикать на растения.

Он вернулся в дом и в раздумье сел на диван в холле. Эта девчонка его уже достала. Он, солидный, крайне занятый человек, не спал всю ночь и сегодня с утра места себе не находит, весь день как на иголках, как мальчишка считает минуты, чуть ли не секунды, в ожидании ее ответа. А ей, видите ли, некогда было подумать! Ей, понимаете ли, ложки-вилки и стаканы надо было мыть! Черт знает что! А действительно, собственно, что происходит? Чего он дергается, как таракан на горячей сковороде? Таких Светочек вокруг – пруд пруди. Чего он уперся? Задело ее равнодушие? А, может быть, она просто очень хитрая и, не смотря на свой зеленый возраст, прекрасно разбирается в психологии мужиков. Тем более, все очень просто: чем больше ускользает от тебя предмет вожделения, тем больше азарт, а то, что лежит рядом – только протяни руку! - совсем не манит. Вот она, не будь дурой, и водит его как телка на веревочке вокруг, да около, играет им, как кошка пойманной мышкой, пока он совсем не изойдет слюной и не рухнет к ее очаровательным стройным ножкам. Бери его тогда готовенького и вей из него веревки – хочешь, к алтарю веди, хочешь, забирай все его денежки и отпихивай в сторону, как ненужную половую тряпку. Короче, пока ситуация не вышла окончательно из-под его контроля, надо немедленно расставить все точки над i (или галочки над й – вдруг неожиданно возникла патриотическая мысль).

Короче, блин, когда же наступит 22 часа 17 минут!!!!!

И эта минута, наконец, наступила! Но как медленно, невыносимо медленно, тянулось время перед этим. И чем ближе оно подползало к 22 часам, тем медленнее перепрыгивала по циферблату секундная стрелка с черты на черту. Казалось, она приклеивалась к тоненькой золотой полоске, как к магниту, и с большой неохотой отпрыгивала, чтобы замереть на следующей. Он даже поднес часы к уху – идут ли? Т-и-и-к – т-а-а-к, т-и-и-и-к – т-а-а-а-а-к…

22 часа 16 минут 55 секунд. Он решительно поднялся, одернул тенниску. Перед зеркалом поправил волосы. Можно идти. И пошел своей привычной уверенной походкой хозяина жизни и всех конкретных ситуаций на первый этаж в конец крыла здания, туда, где размещены комнаты для прислуги. Легонько постучал и толкнул дверь ее комнаты, не дожидаясь отклика. Но дверь не открылась. Он подождал. Постучал еще раз громче. Ответом ему была гробовая тишина. Похоже, что в комнате никого не было. Та-а-к. Т-а-а-а-а-к! С ним играют в кошки-мышки! Как с прыщавым подростком в «холодно-горячо» или в «найди меня». Только он – не молокосос, не бедный студентик, не шестерка. С ним такие номера не пройдут! Если на то пошло, он может просто уничтожить ее, размазать как комарика по стенке! И не надо льстить себя мыслью, что для него свет клином сошелся на какой-то там Свете из Ленинска!

Едва сдерживая холодное бешенство, он вышел в холл. У двери на стуле скучал над журналом Сергей. Увидев хозяина, почтительно вскочил.

-         Кто-нибудь из прислуги отсутствует?

-         Нет. Все дома, - ответил Сергей.

-         Ты уверен?

-         Да. Абсолютно уверен.

-         Хорошо. Закрой ворота и двери на ночь, включи сигнализацию и можешь отдыхать.

Где же тогда эта паразитка? «Паразитка» спала в сушильной комнате, уронив голову на ворох стиранного белья, лежащего на гладильной доске, которое, по всей видимости, она собиралась погладить. Косынка съехала на затылок, открыв светлые, слегка вьющиеся волосы, стянутые неизменной черной резинкой. И такой у нее был безмятежный вид, такая незащищенность во всей ее юной хрупкой фигуре, что «желание размазать по стенке» мгновенно улетучилось. Он нерешительно постоял над ней. Что делать? Оставить ее тут - проснется, сама уйдет к себе, или все же отнести в ее комнату на кровать или хотя бы на диван в гостиную. Он наклонился, осторожно обхватил ее одной рукой за спину, а другой подхватил под ноги и поднял. Была она невесомая, как собачка бездомная, племянник Мишка куда тяжелее. Голова ее упала ему на грудь, на щеке виден четкий отпечаток пуговицы от его рубашки. Она вздохнула во сне. Он тоже тяжело вздохнул и понес  пристроить хоть куда-нибудь свою ношу.

…Утром, когда он укладывал в папку бумаги, чтобы отправиться на фирму,  она сама явилась к нему в кабинет. Предстала перед ним как майское солнышко.

- Извините меня, я вчера нечаянно уснула. Я по поводу нашего позавчерашнего разговора.

-         Садись, - кивнул он на кресло, - Слушаю тебя. Что скажешь?

-         Я долго думала…

-         Неужели? И что же?..

-         Я не принимаю Ваше предложение, Вячеслав Вадимыч.

-         Вот как? И почему же, позвольте спросить?

-         Я вас совсем не люблю. Извините, - она встала, оправила юбчонку и вышла.

Мир рухнул. «Я вас совсем не люблю». «Совсем». «Не люблю». «Не люблю». «Совсем».

А чего он ожидал? Конечно, она его совсем не любит. И он об этом прекрасно осведомлен. И он ее не любит. Но речь и не шла о любви. Вопрос чисто коммерческий: она оказывает ему услуги определенного свойства, он оплачивает их. И все. При чем здесь любовь? Но дело в том, что для нее это не просто услуги определенного свойства, это особые отношения, которые строятся исключительно на любви. А если ее нет, то не должно быть и отношений. Она с ее непрошибаемой провинциальностью просто иначе смотрит на этот вопрос. Любовь здесь не причем. Или при чем? И почему он решил, что он ее не любит? Он ее любит. Это стало ему совершенно ясно только сейчас. Он любит ее. Такой, какая она есть, с ее наивностью, с ошибками в словах, с ее дремучими представлениями о порядочности и любви. Она стала ему бесконечно дорога. Когда это произошло, почему – невозможно сказать. Но факт, есть факт. Это случилось. И теперь ему надо хорошо подумать, что делать со всем этим и как быть дальше. Эх, не было печали…

Вечером следующего дня, когда в его кабинет зашла Вера Аркадьевна, Вячеслав Вадимович, выслушав ее, сообщил:

- Приготовьте мне к утру сумку с вещами. Я уезжаю дней на десять в Европу. По делам. В случае необходимости, держите со мной связь по сотовому, по номеру для ограниченного круга лиц. А я, как заведено, сам буду звонить вам домой каждый вечер в 20 часов, чтобы справиться о состоянии домашних дел.

- Не беспокойтесь, Вячеслав Вадимович. Все будет в порядке. Что вам уложить?

- Как обычно. Сумку оставьте у Сергея. Выезжаю рано утром, мы с вами не увидимся.

-         Счастливого пути, Вячеслав Вадимович.

-         Спасибо. До свидания.

Никаких дел в Европе у него не было. Он летел в Гамбург. Туда, где особенно ярко кипит ночная жизнь. Он решил пуститься во все тяжкие: в объятия продажных элитных женщин - брюнеток, блондинок, рыжих, лысых, тонких, толстых, разных. Клин вышибают клином. Конечно, не обязательно было лететь так далеко, подобного «добра» хватает и в Москве, но он не хотел, чтобы кто-нибудь где-нибудь случайно увидел его в таком обществе. Это должно остаться его тайной. Да и хотелось убежать сломя голову куда подальше от этих серьезных серых глаз.

Рано утром Сергей отвез его в аэропорт, где вскоре серебристый лайнер взмыл в небо, унося его на своем борту в далекий Гамбург, где он надеялся найти лекарство от своей болезни, еще не зная, что она не излечима.

            Когда через три дня он, как и каждый вечер перед этим, ровно в 20-00 по московскому времени позвонил Вере Аркадьевне, чтобы справиться о домашних делах, рядом с ним на широченной кровати лежала очередная красотка. Признаться, он уже слегка сбился со счета этим дамам. Это была то ли седьмая, то ли восьмая. Но то, что уже перевалило за шесть, он знал точно. И что интересно, были они все абсолютно разными и по цвету волос, и по объемам форм, и по темпераменту, и даже по национальности. Одинаковым было только его отношение к ним – полное безразличие и скука. Взять хотя бы эту француженку Амели: бесспорно красива, исключительная фигура, опыт, такт и даже обаяние – все при ней. Почему же не трогает, не волнует его ее женская прелесть? Черт знает что. Околдовала его, что ли, Света из Ленинска с вечно ободранными коленками и волосами, стянутыми в хвостик резинкой, отрезанной от велосипедной камеры. Где логика, господин Федосин? Абсолютно алогично.

         - Добрый вечер, Вера Аркадьевна. Как наши дела? – говорил он между тем в трубку, поглаживая по шелковому бедру Амели и думая свои невеселые мысли. Он вполуха слушал про то, какая в Москве погода, про то, что садовник пересадил кусты роз, про уплату налога за дом и земельный участок. И только когда она произнесла словосочетание «Света Гурьева» он насторожился.

         - Извините, Вера Аркадьевна, я прослушал, что там со Светой?

         - Ничего-ничего. Ей уже гораздо лучше. У нее гнойная ангина. Объелась мороженным. Детский сад, какой то.

         - Доктор ее смотрел?

         - Да, конечно. Глеб Васильевич осмотрел и сказал, что в принципе ничего страшного. Таблетки, полоскания, ингаляции, домашние средства – все исполняется, как положено. Через несколько дней будет в норме. Но прошедшие сутки она пластом лежала, температура под 41 держалась, никак не могли сбить. Заставила она нас поволноваться. Сейчас получше.

         Вячеслав Вадимович убрал руку с бедра Амели и сделал ей знак, чтобы она собиралась. Он вылетит в Москву первым же самолетом. Сейчас же. Немедленно.

         …Москва встретила его мелким колючим дождем. Вот и кончилось тепло, от лета не осталось и воспоминания. Впереди долгая зима. «Зима. Холода. Одинокие дома», - вертелась в голове надоевшая песенка. Он вышел из здания аэровокзала в темноту улицы, постоял немного под пронизывающим холодным мокрым ветром, закурил, глянул в сторону выстроившихся в ряд такси и частников,  бросил недокуренную сигарету и вернулся опять на вокзал.

         - Когда будет ближайший рейс на Ленинск? – поинтересовался в кассе.

         - Через час двадцать минут. Есть свободные места. Вам один билет?

         - Да.

         И несет его самолет среди ночи в неведомый Ленинск. Зачем он туда летит, что хочет выяснить – он и сам не знает. Он перестал понимать сам себя в последнее время. Его пугают эти импульсивные необъяснимые поступки, эти непонятные метания. Кажется, что незыблемая почва под ногами стала зыбкой, нет привычной твердыни. Это вселяет неуверенность. Так нельзя. Надо взять себя в руки, а то недолго и загубить дело, которому посвятил всю свою жизнь, недолго потерять себя. В конце концов, такая нелогичность просто говорит о слабости мужчины. А он не слабак и не был им никогда. Он привык быть хозяином положения.

         Грязный, убогий, обшарпанный аэровокзал в незнакомом городе, с заплеванной лестницей и стоптанными ступеньками. Низкое тяжелое свинцовое, даже скорее железобетонное небо в неуютном рассвете. Город встречал неприветливо. Никакого намека на такси. Дежурная пояснила, что через  двадцать минут начнет ходить рейсовый автобус в город. Люди безропотно разместились на жестких сиденьях в ожидании автобуса, а Вячеслав Вадимович все же решил попытать счастья в поисках частника. Таковой сразу нашелся – молоденький веснушчатый водитель дремал в битом и ободранном красном «москвиче», наверняка перешедшем своему хозяину по наследству от деда или даже прадеда. Вячеслав Вадимович постучал по стеклу, водитель очнулся, приспустил стекло и неохотно назвал сумму таким тоном, что Вячеслав Вадимович понял, сумма эта по местным меркам несусветная, хотя была она, по его мнению, вполне разумной. Видимо, очень уж не хотелось водителю куда-то ехать в это невеселое серое утро.

         -  Поехали.

         - Поехали, коли так, - вздохнул водитель, включая зажигание.

         Мелькают за окном чахлые деревца, жиденькие кустики, голые черные поля. Через несколько минут, наконец, появляются первые дома города – двух и трехэтажные, деревянные, почерневшие от старости ветхие бараки, за которыми проглядывают деревянные удобства во дворе. Сзади бараков сплошной стеной выстроились разномастные сарайчики и ржавые гаражи. Повесив хвост, бежит большая вислоухая собака неопределенной масти, тощая, как велосипед.

         - Куда везти то?

         - В гостиницу. Лучшую.

         - А их тут всего две, - усмехнулся водитель, - и обе одна другую стоят. Как говорится, хрен редьки не слаще.

         Гостиница и впрямь не поражала ни внешним видом, ни обстановкой, ни сервисом. То есть как раз поражала. Полусонная администраторша с опухшим от сна лицом выдала ему ключи от номера с брелков в виде деревянной груши, посоветовав не пользоваться на всякий случай лифтом. Он поднялся пешком на верхний, шестой этаж, не без труда открыл ключом свой 63 номер. Полированная мебель по моде семидесятых годов прошлого столетия вся заляпана отпечатками пальцев, выцветшие дешевые обои, скрипучий деревянный пол. Занавески на окне изображали старые неопределенного цвета тряпки, влажная постель с жирными черными оттисками печатей на простыне, наволочке и вафельном полотенце, дабы временный здешний  житель ненароком не забыл, что все здесь казенное. Контраст с Гамбургским отелем был убийственный. Громоздкий как гроб телевизор на допотопной тумбочке, наверняка помнящий первые пятилетки Советского Союза. Самодельные картины – вырезанные из журналов цветные пейзажи вставлены в крышки от конфетных коробок, приспособленные под рамку. Горячая вода, правда, была. Он скинул плащ, швырнул на стул дорожную сумку, наскоро принял душ и как был, голый с полотенцем на бедрах, рухнул на кровать, уткнулся в плоскую как блин жесткую подушку, пахнущую затхлостью и мышами, забылся в тяжелом сне. И в этом полубреду, полусне ему все мерещились тени, голоса, чей то смех, и все мелькал и мелькал силуэт тоненькой девушки в бирюзовом платье.

         Проспал до обеда, проснулся оттого, что страшно хотелось есть. Спросил у дежурной по этажу, есть ли в гостинице ресторан. Оказалось, что есть. Спустился на первый этаж. С аппетитом пообедал. И обстановка и сам обед живо напомнили ему золотые студенческие годы. Но, как говорится: не до жиру, быть бы живу. После горячего обеда, да ста граммов коньяка сомнительного качества настроение поднялось. Тут еще и жиденькое осеннее солнышко засветило сквозь пыльные окна. Поднялся в номер, оделся и вновь спустился вниз, на улицу. Решил пройтись по городу. Эти провинциальные городочки – сплошное удовольствие для пеших прогулок. За час-полтора неспешной походкой можно пройти из конца в конец. После суеты и столпотворения Москвы и Гамбурга – тишь и благодать. Редкие прохожие, да изредка машина проедет мимо. Тем более, сегодня вторник, люди на работе, дети в школах и в садиках. Пятиэтажные панельки гармонично соседствовали с частными деревянными домишками, так что ничего удивительного не было в том, что улицу иной раз перебегала курица, паслись стайки гусей, а во дворе на последней чахлой травке паслась привязанная к колышку коза. Пару раз прокричал свое «кукареку» петух.

         Спросил у проходившего мимо подростка, где здесь улица 7-й пятилетки.

         - Вона тама, - неопределенно махнул рукой долговязый мальчишка в куртке, из которой явно вырос.

         До «вона тама» пришлось идти еще минут пятнадцать. Дом под номером 9 оказался четырехэтажной двухподъездной секционкой. Вход в секцию, где проживала сестра Светы Валентина со своими детьми, оказался закрытым. Что ж, он придет сюда вечером, когда люди вернуться с работы домой. Тем более, он еще совершенно не знал, о чем хочет поговорить со Светиной сестрой и что, собственно говоря, он хочет выяснить.

         В гостиницу Вячеслав Вадимович вернулся к вечеру, имея почти полное представление о городе, в котором родилась и выросла Света. За старой частью города он обнаружил новый большой микрорайон, выглядевший вполне прилично с новыми современными домами, магазинами и даже скверами. Был там и банк, и неизменный памятник Ленину, чье великое имя носил город, и новейшее здание администрации, и спортивный комплекс и педучилище, в котором, видимо, училась когда-то Света. Было в городе и несколько промышленных предприятий – электроприборный завод, лакокрасочный, завод измерительных механизмов, какой-то ОАО «ЛППИЭ». Он попробовал расшифровать: Ленинское предприятие по переработке использованных электролампочек? Промышленное предприятие интеллектуалов и эстетов? Производство полуфабрикатов, имеющих этикетки? ОАО «Ленинские памперсы, подгузники и электродрели»? По пути в гостиницу перекусил в гастрономе в кафетерии жиденьким чаем и черствым рогаликом.

Из номера в гостинице позвонил домой. Трубку взяла … Света. Сердце его сразу заныло, грудь стиснуло.

         - Здрасти, Вячеслав Вадимыч. А Веры Аркадьевны нет дома. Она куда то уехала. Что передать? – голос бодрый, звонкий, совсем не похож на голос больного человека.

         - Передай привет, - буркнул он в трубку, - Мне сказали, что ты больна. Что-то непохоже.

         - А мне сегодня совсем хорошо. И температуры почти нет. Я морс пью клюквенный. И чай с медом. А вы скоро приедете?

         - Соскучилась что ли? – ехидным тоном спросил он.

         - Ага, - сказала весело, беззаботно, совсем не тем тоном, каким говорят действительно скучающие люди.

         - Скоро, - и положил трубку.

         Он лег на кровать прямо в одежде, закинул руки за голову и, закрыв глаза, попытался представить себе, что она сейчас делает. Сидит, должно быть, в халате, в шерстяных носках с ногами в кресле с обмотанным горлом, читает книгу, попивает теплый морс из бокала. Интересно, что она читает? А, ну конечно, это  очередной детектив Донцовой. Хотя, он бы не удивился, если бы у нее в руках увидел «Приключения Незнайки». В самый раз по ее уровню зрелости и отношению к жизни. «Я вас совсем не люблю», - вдруг ясно всплыло в голове. Он вздохнул, перевернулся на бок и, закрыв глаза, стал вспоминать ее. Вот она в форменном сиреневом платье протирает пыль с мебели, вот поливает цветы из леечки с длинным узким горлышком, вот пылесосит ковер на полу, фартук съехал на бок от усердия. Вот подходит к нему, поднимает на него огромные серые глазищи, смотрит нежно, ласково проводит прохладной ладошкой по его щеке и говорит: «Как я соскучилась! Вы бы только знали! Только знали, как я скучала без вас!». Он медленно наклоняется к ее лицу, все ниже, ниже и, наконец, касается губами ее розовых губ, пахнущих леденцами…

         Неожиданный сигнал сотового мгновенно возвращает его к действительности. Звонил Андрей, верный партнер и заместитель главы фирмы.

         - Ну, блин, совсем запартизанился, что ли? Давай, Славка, быстро мотай в столицу нашей родины. Труба зовет! Назревает крупный договор с «Элисом». Мы с Василием базу подготовил, все варианты просчитали, практически все готово, но срочно необходимо твое присутствие. Если дело выгорит, то мы поднимемся на качественно новую ступень. Такие дивиденды сорвем, что наш горячо любимый конкурент, Павел Сидорыч, плакать будет горючими слезами и последние волоса на своей плешивой макушке вырвет от зависти! Подробности при встрече. Чего молчишь-то?

         - Завтра буду. Во второй половине дня. А вы, Андрей, еще раз всю документацию с Василием проштудируйте. Чтоб комар носа не подточил.

         - Обижаешь, начальник. Не первый год замужем. Короче, с нетерпением ждем шефа.

         - Жди, голубчик. Жди.

         Вячеслав Вадимович резко встал, включил свет, так как на улице стало совсем темно. Вышел из номера, прошел в конец коридора к горничной.

         - Извините, барышня, не имею чести знать ваше имя…

         - Елизавета, - быстро окинув его взглядом и мгновенно многолетним выработанным чутьем угадав в нем VIP-персону, расплылась в жеманной улыбке не в меру крашенная расплывшаяся красотка неопределенных лет, - Что вам угодно?

         - Лизонька, золотко, черный кофе, пожалуйста, и пару бутербродов с сыром. Кофе, разумеется, молотый. Сыр – хохланд. Сдачи не надо, - он ловким движением пальцев опустил стодолларовую купюру в карман передника Елизаветы. Елизавета так сверкнула золотым зубом, так вспорхнула бабочкой, несмотря на свои внушительные телеса, что Вячеслав Вадимович уверился, что пока он живет в этой гостинице комфорт и радушие ему обеспечены. Разумеется, в местных масштабах. А пока он умылся, побрился, переоделся в джемпер и джинсы. Прошло не более десяти минут, как в дверь раздался деликатный стук, и Елизавета на подносике торжественно внесла кофейник, сахарницу, позолоченный бокал на блюдце, тарелочку с бутербродами.

         - Приятного вам аппетита, Вячеслав Вадимович! Если что еще понадобится, только шепните, - и она так зазывно улыбнулась, что он даже испугался, не намекает ли она на интим. Как говорится, упаси бог!

         - Спасибо, Лизонька. Непременно.

         Лизонька упорхнула, еще раз обдав его голливудской улыбкой, подсвеченной золотой коронкой.

         Прохладный вечерний воздух  в дополнение к только что выпитому крепкому кофе взбодрили его окончательно, и он бодро зашагал по уже знакомому маршруту на улицу 7-ой пятилетки.

Вход в нужную секцию теперь был открыт нараспашку. Его обдали запахи жареной картошки, жареной рыбы, подгоревших котлет и кипятящегося белья. Едва он ступил за порог секционного коридора, как на него со всего маху чуть не налетел на трехколесном велосипеде молодой человек лет шести в красных колготках. Вячеслав Вадимович еле успел увернуться от него, как другой молодец постарше на полном бегу врезался таки в него, боднув белобрысой головой в живот. Впрочем, это только слегка изменило траекторию его движения, так как пацан, ни мало не обращая внимания на такие пустяки, помчался дальше. На санках, стоящих у стены и используемых, по всей видимости, вместо скамейки, сидели две одинаковые малышки в одинаковых платьицах в синий горошек и с интересом глазели на него своими черными смородинками. На коленях у одной из них лежала рыжая худая кошка.