Добавить в закладки Карта сайта RSS лента

Все будет хорошо!

                                       Все будет хорошо!         

-                     Кто ты у нас по гороскопу, говоришь?

-                     Близнецы.

-                     Так, близнецы… Тут написано, что близнецы – двойственные натуры. Им как ни какому другому знаку зодиака категорически противопоказана обыденность и однообразие. Они просто задыхаются в атмосфере рутины. У них, то есть, у вас, буйная фантазия, вам необходимы как воздух ощущения праздника и счастья. Они больше всех страдают от отсутствия любви. И если они все это – любовь, счастье и праздники – постоянно не дополучают, то чахнут и могут даже сойти с ума.

-                     Вот спасибо за прогноз! Утешила! А еще подругой называешься.

-                     Здрасти вам, приехали. Я то здесь при чем? Написано так.

Такой диалог состоялся накануне между мной и моей близкой, и, в сущности, единственной подругой – Валей. Как хорошо иметь такую подругу – умную, добрую, все понимающую. И хоть это и страшный эгоизм с моей стороны, но мне очень удобно, что она одинока и поэтому я могу вломиться к ней в любое время суток без опасения помешать. И где глаза у мужиков – Валя хоть и не красавица, но такая чудесная женщина, и хозяйка великолепная. Вот и вчера, например, хоть я и явилась без приглашения, но она тут же разогрела пиццу, пирожки с рыбой, налила тарелку борща. И так всегда – кто бы и по какому бы то ни было делу к ней не заглянет, от нее голодным никогда не уйдет. Поэтому, наверное, к ней так любят все заходить и заходят по делу и без оного. Как я, например, вчера. А заходила я к ней поплакаться в жилетку и попросить совета как мне жить на свете белом дальше. Валя ко всем прочим ее достоинствам еще и мудрая как змея, все ее советы всегда очень разумны и по делу. Я вообще заметила, что когда следую ее советам, то мне это только на пользу. Другое дело, что я далеко не всегда это делаю. А вот поплакаться на жизнь свою разнесчастную, скинуть на подругу часть своего негатива, чтобы самой полегче стало – это запросто. А проблемы у меня обычные женские, старые как свет – заел быт, муж не замечает, свекровь и сестры мужнины сживают со свету, безденежье, работа не по душе. Короче, куда не плюнь – только мрак и чернота и никакого просвета впереди.

- Ах ты, бедная моя Катерина, - пожалела меня Валя, - тяжеленько тебе приходится, совсем как твоей тезке в «Грозе» Островского. Несчастный ты мой лучик света в темном царстве.

От слов этих мне стало куда как легче. Как все же мало надо женщине – чуть пожалеть, чуть приласкать, чуток помочь. И вот уже ты и взбодрилась, встряхнулась и опять резво побежала по вечному своему кругу: дом – работа -  магазины, дом – работа - магазины, дом – работа - магазины… Совсем как тот ослик, что бежит и бежит по кругу – то ли воду качает, то ли жернова крутит. И будет так бегать, пока не сдохнет. Бедный ослик. Бедная я.

Я тяжело вздохнула, заправила в ксерокс очередную пачку бумаги и нажала на кнопку. В воздухе стоял сильнейший запах озона. Это от ксерокса. Он уже давно старичок, ему перевалило за десять лет. Для непрерывно работающей техники, это кошмарный срок. Ему давно пора бы отдать концы, но он, хоть и беспощадно тарахтит, чихает и скрипит как несмазанная телега, но пашет и пашет на износ. Еще один ослик. Я пожалела старичка и отключила его минут на десять. Открыла дверь и вышла в коридор. По инструкции через каждые полчаса непрерывной работы я должна тщательно проветривать помещение, но помещение мне выделили без окна - кладовую в конце коридора, и хоть я и открываю часто дверь, но проку от этого нет, так как свежий воздух в этот закуток не долетает. Вот уже почти год, как я целыми днями сижу в этом углу, без общения с людьми, без дневного света и свежего воздуха, дышу этим противным озоном, от которого першит в горле и давит в груди, и мне становиться все тоскливее и тоскливее. Добро бы дома я могла оттаять душой, но еще не известно, где хуже: на работе в кладовой по крайней мере я сижу спокойно, шлепаю и шлепаю себе копии разных документов и чертежей, а дома я нахожусь постоянно в напряжении. Ох, не сахар, скажу я вам, жить в одной квартире со свекровью и сестрой мужа.

После работы  домой идти страшно не хотелось. Ноги не несут. Нашла тысячу причин зайти по пути в разные магазины. Купила пачку соли, стиральный порошок, мыло туалетное. Полюбовалась на женский костюм-тройку, что висит уже вторую неделю в магазине женской одежды. Мне бы он очень подошел, но стоит больше моей месячной зарплаты, и поэтому я даже и не помышляю купить его, только каждый день с замиранием сердца захожу в этот отдел. А вдруг его купили. То-то горе мне будет. Хотя, глупость, конечно. Разумеется, его рано или поздно купят, чего же терзаться зря.

Дома на меня мгновенно пахнуло холодом. Нет, температура в квартире нормальная, но атмосфера – врагу не пожелаю. Близкие по крови люди – мать, сын и дочь – но хуже чужих. Впрочем, я замечаю, что в последние недели появилось нечто, объединяющее этих людей, а именно  – общая неприязнь ко мне. Сколько раз я говорила Борису, что было бы лучше, если бы мы сняли себе квартиру, но куда там. Ему жалко денег. Первое время после свадьбы он обещал мне, что если будут проблемы, то мы уйдем отсюда, потом говорил, чтобы потерпела еще, все образумиться, а теперь только раздраженно отмахивается, если я заговариваю об этом. Вообще, я замечаю, его отношение ко мне меняется и, к сожалению, не в лучшую сторону. Мы женаты чуть больше года и если первое время его неулыбчивость я списывала на мужскую сдержанность, то теперь ясно вижу – это семейная черта. Лица его матери и сестер никогда не озаряет улыбка, разве что выражение удовлетворенности, когда они делают дорогую покупку или держат в руках крупную сумму денег. Младшая сестра Бориса, Алина, чуть более приятная особа, к ней еще можно притерпеться, но она замужем, у нее маленькая дочь и мы с ней видимся редко. Что же касается Альбины, старшей сестры Бориса, то такую мигеру еще поискать. Не даром она не замужем, хотя ей уже прилично за тридцать. Они очень похожи с матерью, обе крупнотелые, с грубыми чертами лица, с резко выделенными носогубными складками от вечно недовольного выражения лица. Все чаще мне хочется назвать эту квартиру не своим кровом, а змиепитомником. Если бы я еще чувствовала поддержку Бориса… Но ее нет.

Когда я снимала пальто и вешала его на крючок в прихожей, из кухни выплыла моя свекровь Лидия Валентиновна. Я так ее и называю - Лидия Валентиновна. Язык не поворачивается назвать ее мамой, уж скорее мачехой.

- Рабочий день час как закончился. Где болтаешься? Кто мужа кормить будет? – протрубила она своим басом.

- Я буду кормить мужа. Сейчас переоденусь и сготовлю ужин, - спокойно ответила ей я и пошла в нашу комнату переодеваться.

Пока жарилось мясо, я начистила картошки, замесила тесто на оладьи. Когда с работы пришел Борис, жаркое было почти готово, оладьи вовсю жарились. Уткнувшись в газету, он с жадностью съел все, что я поставила перед ним, и пошел в нашу комнату читать дальше. После Лидии Валентиновны и Альбины я тоже поужинала, перемыла всю посуду, подтерла на кухне пол, вынесла мусор, за что в очередной раз получила нагоняй от свекрови. Все время забываю, что нельзя выносить из дома мусор после захода солнца, а то в доме не будет денег. Перестирала наши с Борисом вещи, заодно простирнула и Альбинины, кухонные полотенца, еще кое-что по мелочи. Когда я зашла в комнату, Борис смотрел футбол. Заикнулась было, что хотелось бы посмотреть фильм, но не получив никакого ответа на свою робкую попытку, пошла на кухню писать письмо своей сестре. Я год назад переехала в этот город, когда решилась на это замужество. Мой родной городок далеко отсюда. Там я родилась, выросла, там я работала в библиотеке после окончания школы, пока не встретила Бориса. И занесла его нелегкая в тот день в нашу библиотеку. Он приехал на три дня в командировку, и ему зачем-то понадобился технический журнал, за которым он и явился ко мне. Так мы и познакомились. Потом он еще пару раз приезжал в командировку, каждый раз приходил ко мне, начал ухаживать, а потом сделал предложение. Сильного и страстного чувства не было и в помине, но пора было обзаводиться семьей, все подруги уже были замужем и, немного поколебавшись, я дала согласие. Не знаю, как бы я поступила теперь, если бы в моих силах было вернуть время назад. Нет, я знаю, как бы я поступила. Я бы ни за что на свете не вышла замуж за Бориса. А если бы вышла, то моим непременным условием было бы: с первого дня совместной жизни жить только в отдельной квартире. Я вздохнула и начала писать письмо Дашке. Ей хорошо, ее Мишка на нее дышать боится, все ее капризы исполняет со скоростью света. Впрочем, Дашка – умница, и капризничает только по делу и в разумных пределах. В общем, живут они душа в душу. Вдруг подумала, какое точное выражение «душа в душу», то есть люди ощущают себя как одно целое. А мы с Борисом как? Наверное, как спутник с планетой – вроде рядом, но никогда не будем вместе, никогда не будем душа в душу. Едва я успела передать приветы знакомым и соседям, как явилась свекровь, недовольно буркнула, что письмо можно писать и в своей комнате, нечего зря свет жечь, выключила свет и ушла. Я сидела в полной темноте, слушала шум, доносившийся из соседних комнат, и думала. О себе, о смысле жизни, о счастье. Так я просидела не меньше получаса, как вдруг свет зажегся. На кухню зашел Борис.

-         Ты чего здесь делаешь? – недоуменно спросил он.

-         Письмо пишу Дашке.

-         А… - он снова вышел, свет, правда, оставил включенным.

Я встала, выключила свет и вышла. Не стоит дразнить быков, они и так сегодня не в духе.

 

На улице вовсю хозяйничает весна. Солнечные лучи бьют по глазам, лупят по лужам, поджаривают почерневший снег. Хо-ро-шо! Обожаю весну! Все просыпается, просыпаюсь и я. Начинаю потихоньку оттаивать от зимнего холода, как мерзлая земля. В крови начинает бурлить адреналин. Хочется прыгать, хохотать, дурачиться. Что и неудивительно, ведь я совсем еще молодая, мне только-только исполнилось двадцать два. Даже замызганный старичок-ксерокс кажется мне сегодня удивительно симпатичным. Я здороваюсь с ним, обтираю его влажной тряпочкой, называя ласково Филимоном. Это я его так назвала. Филимон несколько минут скрипит и тяжело вздыхает, когда я его включаю, потом видимо разогревается, окончательно просыпается и берется за свою нудную привычную работу. Нам с ним сегодня предстоит много работы: на столе в углу красуется целая кипа документации, которую необходимо срочно откопировать. К обеду мы с Филимоном благополучно рассчитываемся с половиной кипы, я выключаю старичка, накидываю свое демисезонное пальто, напяливаю берет, и мы с Валей идем гулять. Валя работает этажом выше, в канцелярии. Мы почти каждый обед гуляем с ней, бредем то в одну сторону, то в другую, иногда заглядываем в магазины, на рынок. Вот и сейчас неторопливо бредем по подсохшему асфальту, что недавно очистился от снега и теперь красуется между подтаявших сугробов.

- Через неделю ухожу в отпуск, - говорит Валя своим приятным мягким голосом, - Надо идти, пока отпускают. А то с мая начнется пора отпусков и тогда до октября мне не выбраться. У всех семьи, дети, дачи, только у меня всего этого нет, поэтому мне всегда достается поздняя осень и зима. Лучше уж в марте отдохнуть, чем в ноябре. Да и устала я, признаться. Какая длинная была зима.

Я киваю. Да, зима была действительно длинная. Мне уже начало казаться, что она никогда не кончится. Самая тяжелая зима в моей жизни.

-         Что у тебя дома?

-         Все то же, - отмахиваюсь я.

Валя внимательно смотрит на меня сбоку. Я молчу.

- Слушай, а может тебе плюнуть на все и уехать обратно? Пока еще у вас детей нет. Дальше, по всей видимости, будет только хуже.

- Может быть. А детей пока и не будет. Я втихаря от Бори пью гормональные таблетки. Пока я не разберусь в наших отношениях с ним, детей не будет.

Валя молчит, вздыхает. Я знаю, что она хочет сказать. Что жизнь без детей бессмысленна, что она сожалеет, что не родила себе ребенка, когда была возможность. Но мне только двадцать два, даже если не сложится семейная жизнь с Борисом, у меня будет время сделать еще одну попытку. А родить ребенка сейчас – значит обречь его на проблемы и переживания, если мы с Борисом расстанемся. Валя тоже понимает, что я хочу сказать. Поэтому мы обе молчим.

- Давай купим себе по шоколадке, - неожиданно предлагает Валя, - я вчера прочитала в одном журнале, что в шоколадках есть вещество, кажется, таурин, которое поднимает человеку настроение. Именно поэтому шоколад любят одинокие женщины и женщины, недополучающие внимание и любовь.

-                     Давай! - соглашаюсь я с улыбкой, - Будем в качестве альтернативы отсутствию мужского внимания использовать шоколад. Правда, у меня последние двадцать рублей остались. На хлеб.

-                     Слушай, а ты что больше всех в доме ешь хлеба, что только ты его покупаешь? Пусть сегодня купит кто-нибудь другой.

Да, действительно. Хлеб то я почти и не ем. А если подумать, что покупаю его только я, то можно подумать, что мне он нужен больше всех. Также как и мыло, стиральный порошок, чистящие средства. Вот получу завтра аванс и куплю что-нибудь себе. А то весна кругом, хочется обновки или, хотя бы, косметики хорошей.

Мы еще погуляли, жуя шоколад и щурясь от солнца. Хо-ро-шо! Мы с Валей даже помурлыкали хором: хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо - мы это знаем.

После обеда мы с Филимоном до конца рабочего дня расправились с оставшейся кучей, между делом беседую о том, о сем. Филимон все жаловался на старческий ревматизм, а я на Бориса.

- Ведь когда мы с ним только познакомились, он такой внимательный был, - рассказывала я, - Цветы дарил, конфеты. Гуляли все вечера под ручку. А сейчас бывает по несколько дней слова от него не слышу. Уткнется в газеты или телевизор и все. Мне тем более тяжело без его поддержки, что я в чужой семье. Да еще такой недоброй. Мне Альбина позавчера заявила, чтобы я не вздумала впредь возникать, так как у меня нет права голоса в этом доме. А я всего то и сказала, что надо бы готовить ужин по очереди, да и уборку делать каждому в своей комнате, а не мне одной. Как она взвилась! Наговорила мне всего, я уже и не рада была, что затеяла этот разговор. «Скажи спасибо, что тебе еще разрешили здесь жить! Она еще права качает! Неблагодарная свинья! Да ты должна…» И так далее все в том же духе. А Борис промолчал, ни слова не сказал, но я чувствовала, что он на стороне матери и сестры. Да и то сказать, чего и ожидать, когда одна на чужбине, да еще в чужой семье. Как я Борису говорила, как просила: уйдем отсюда. Ведь если бы мы одни жили, мне бы в радость все дела домашние были! А так – кабала, рабство. И делать ничего не хочется, все равно не оценят и не жалеют чужого труда. Я только уборку сделаю, а опять все вверх дном. Как специально, честное слово.

- Да, - кряхтел Филимон, - тяжеленько тебе приходится. Что делать? Терпи, дочка.

Вечером я сготовила ужин, взяла у Бориса деньги, сходила за хлебом, подтерла пол на кухне.

-         Борь, пойдем, погуляем, а? Погода чудная. Пойдем.

Мой призыв прозвучал воплем в пустыне, не получив никакого ответа. Я оделась и пошла гулять одна. Мне очень нравятся вечерние неспешные прогулки. Идешь, куда глаза глядят, думаешь о чем-нибудь, вспоминаешь прошлое. Город, где я теперь живу, мне очень нравится. Он намного больше моего родного городка, здесь ощущаешь дыхание цивилизации. Красивые дома, чистые улицы и очень много транспорта. Я уже привыкла к этому постоянному шуму, а первое время он утомлял меня. Я смотрю в светящиеся окна высотных домов и думаю о том, что за каждым из этих окон живут люди. И у каждого своя жизнь, свои беды, свое счастье. Одновременно сотни и тысячи людей в этот миг смеются и плачут, умирают и рождаются. И, возможно, вон в том окне молоденькая девушка сейчас вся светиться от счастья, потому что у нее зарождается любовь, а буквально в трех метрах от нее за стеной плачет другая на поминках своей любви. Как все странно! Как все непонятно. Кто и по какому принципу одному отсыпает щедрой рукой сполна и красоту, и любовь, и достаток, а другому швыряет под ноги жалкие крохи? И что надо сделать, чтобы задобрить судьбу, чтобы она, матушка, повернулась к тебе лицом, а не стояла к тебе все время задом? Или судьба тут не причем, а дело только в нас самих? Ох, не с кем и посоветоваться, кроме Вали. Родителей давно нет, Дашка младше меня и ей не до моих вселенских вопросов, у нее своя семья, Мишка. Борис, как оказалось, тоже мне не помощник, чем дальше, тем больше отдаляется от меня. Может, я сама виновата в этом. Мое терпение поощряет его невнимание, переходящее в откровенное хамство. И чем больше я буду терпеть, тем больше будут на меня смотреть, как на безропотную домработницу. Что же делать? Как разрубить этот гордиев узел? Я развернулась и направилась к Валиному дому, благо, что он как раз рядом, только дорогу перейти.

- Я даже боюсь тебе советовать, - задумчиво покачала головой Валя, помешивая ложечкой чай, - это все так индивидуально, так тонко. Несколько лет назад я не раздумывая бы заявила, что тебе надо немедленно бросить к чертям собачьим твоего Борьку, что он, собака, тебя, конечно же, не достоин. Но мне трудно давать подобные советы, я свою то жизнь не сумела устроить, мне ли  чужие судьбы решать. Иной раз, бывает, бьется, бьется женщина и, наконец, все устраивается к лучшему. Как говорится, терпение и труд все перетрут. Но мне кажется, что в твоем случае на хороший исход шансов ничтожно мало. Думай сама, чтобы потом никого и ничего не корить. Жизнь то у нас одна, а бабий век тем более короток. После тридцати кому ты будешь нужна, да еще с подорванным здоровьем и измотанными нервами. А то, что здоровье у тебя при такой жизни очень скоро подорвется, я и не сомневаюсь. Потому что у женщины здоровье напрямую зависит от того, чувствует ли она себя счастливой. Несчастная, значит никому не нужная, значит организм самопроизвольно начинает работать на самоуничтожение, на старость. Я это где-то вычитала и полностью с этим согласна. Да и ксерокс твой тебе здоровья не прибавит, говорят, страшно вредная штука, если все время с ним иметь дело. Думай, Катя. Думай.

Я иду домой и думаю. Мне, слава богу, есть куда возвращаться. Я на всякий случай не продала свою малосемейку. Когда Дашка вышла замуж, мы разменяли нашу трехкомнатную квартиру, оставшуюся нам от родителей, на однокомнатную для Дашки с Мишкой и малосемейку для меня. Я вдруг вспомнила свою прежнюю жизнь и она показалась мне такой заманчивой, такой свободной, что мне страшно захотелось вернутся туда, где мне было уютно и светло. Чтобы не жить с оглядкой на свекровь и ее дочерей, чтобы не ловить спиной их косые взгляды, не слушать вечное ворчание, не терпеть недовольное молчание мужа. И зачем только я вышла замуж? Ничего, все еще поправимо.

Едва только я переступила порог квартиры, дверь в зал распахнулась и из комнаты грозно – руки в боки – выплыла Лидия Валентиновна.

- Полюбуйтесь на нее! – с места в карьер затрубила она, - Мужняя жена, а все вечера шляется неизвестно где! Где это видано, а? Года не прошло как замуж вышла, а уже хахаля завела. Да в прежние времена таких камнями забивали! И ты тоже хорош, - накинулась она на вышедшего из нашей комнаты Бориса, - другой муж давно бы проучил. А ты молчишь. Козел рогатый! Дождешься, она сюда скоро начнет любовников водить, да в супружескую постель укладывать. Дурак!

- Не беспокойтесь, Лидия Валентиновна, - я сама удивилась своему спокойствию, - этого не будет. Потому что я больше здесь жить не буду. Я ухожу от вас. Прямо сейчас. У меня нет никаких любовников, но жить здесь, с вами, я больше не могу. Я уезжаю домой. На развод подам сама.

Я достала из кладовки свою дорожную сумку, с которой год назад вошла в эту квартиру, и пошла в нашу комнату собирать вещи. За спиной я слышала бушующие вопли Лидии Валентиновны: «Ах, испугала! Да катись отсюда! Никто плакать не станет. Сама приползешь на коленях».

Борис зашел за мною следом и закрыл дверь. Я сняла с плечиков несколько своих вещей, взяла с полки белье. Вот, собственно, и все. Да, еще документы не забыть.

-         Не слушай ты ее, - наконец произнес он, - Пошумит и успокоится.

-                    Нет, Борис, - я твердо посмотрела ему прямо в глаза, - Я так решила. Мне здесь очень плохо. В первую очередь, плохо оттого, что ты ко мне очень изменился. Нам надо было сразу же начать жить отдельно, а теперь уже все непоправимо. Я действительно уезжаю и развожусь с тобой. А тебе совет на будущее. Ты молодой мужчина, наверняка создашь еще другую семью. Так вот: ни за что, никогда не приводи жену в этот дом. И еще: ты никогда не будешь счастлив, если будешь обращаться со своей женой так, как ты обращался со мной. А теперь, прощай, Борис. И будь счастлив. Я тебе этого желаю.

Он стоял передо мной поникший, жалкий. Я обошла его, одела в прихожей пальто, сапоги и вышла. Завтра я подам заявление на увольнение. Завтра у меня начнется другая жизнь. В двадцать два жизнь не окончена. Все еще впереди. Я это точно знаю. Все у меня еще будет – и любовь, и семья, и дети, и счастье. Как это здорово! Хо-ро-шо! Все будет хорошо. Я это твердо знаю!

Просмотров: 700 | Рейтинг: 0.0/0 | Добавить в закладки | Оставить отзыв

Поделись рассказом с другом:

Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]

Рассказ "Алле, гараж!" в журнале "Литературный Башкортостан" №32 г.Нью-Йорк
Рассказ "Лирическое отступление" в журнале "Наш семейный очаг" №12/13 г.Хабаровск
Рассказ "Cильная штука" в журнале "Литературный Башкортостан" №33 г.Нью-Йорк
Рассказ "Бремя славы" в журнале "Литературный Башкортостан" №34 г.Нью-Йорк
Рассказ "Счастье где-то рядом..." в журнале "Автограф" №8/9 г.Донецк
Рассказ "На рыбалке" в журнале "Литературный Башкортостан" №35 г.Нью-Йорк
Рассказ "Все просто" в журнале "Автограф" №10 г.Донецк



Счастье где-то рядом (часть 2)
Алле, гараж!..
Лирическое отступление (часть 2)
На рыбалке
Счастье где-то рядом (чать 1)



Литературный Каталог